Нагие и мёртвые - [264]

Не надо об этом думать. К нему вернулся суеверный страх; всякий раз, когда он что-нибудь такое думал, он накликал на себя беду. И все же… Это Крофт виноват в том, что погиб Рот. А он, Галлахер, тут ни при чем.

Позади себя Галлахер услышал шорох и вздрогнул. Это был Мартинес, он нервно потирал голову.

— Черт возьми, не спится, — сказал он.

— Да…

Мартинес сел рядом с ним.

— Кошмары снятся. — Он с угрюмым видом закурил сигарету. — Заснул и… слышу: Рот кричит.

— Да-а, от этого внутри все переворачивается, — пробормотал Галлахер. — Я никогда особенно не любил этого парня, но совсем не хотел, чтобы он так кончил. Я никогда никому не желал смерти.

— Никому, — повторил Мартинес. Он слегка потер лоб, словно у него болела голова. Галлахера поразило, как плохо выглядел Мартинес. Его тонкое лицо осунулось, глаза были тусклые, взгляд — отсутствующий. Заросшие щеки давно нуждались в бритве, и он выглядел намного старше своих лет из-за грязи, въевшейся в морщины на лице.

— Ну и в переплет мы попали, — пробормотал Галлахер.

— Да-а-а. — Мартинес осторожно выдохнул дым, и они смотрели, как он исчезает в раннем утреннем воздухе. — Холодно, — сказал он.

— На посту было еще хуже, — хрипло произнес Галлахер.

Мартинес снова утвердительно кивнул. Он сменился с поста в полночь и с тех пор не смог заснуть. Одеяла не согрели его, и всю остальную часть ночи он дрожал и ворочался. Даже теперь, к утру, не стало легче. Напряжение не проходило, и его продолжал мучить все тот же неопределенный страх, не дававший ему спать всю ночь. Этот страх тяжело навалился на него, и Мартинес был словно в лихорадке. Уже более часа его преследовало выражение лица убитого им японца. Оно накрепко запечатлелось в его мозгу; он помнил, как был парализован страхом, когда стоял в кустах с ножом в руке. Дрожа от нервного озноба, Мартинес то и дело нащупывал пальцами пустые ножны на своем бедре.

— Какого черта ты не бросишь ножны? — спросил Галлахер.

— Да, конечно, — поспешно проговорил Мартинес.

Он был слегка смущен. Его пальцы дрожали, когда он отстегивал ножны от ремня. Он бросил их в сторону и содрогнулся, услышав пустой дребезжащий звук от их падения. Мартинеса опять охватил приступ беспокойства. Галлахеру же явственно представилось, как каска Хеннесси покатилась на песок… Мартинес машинально потянулся к ножнам, понял, что их больше нет, и вдруг как будто под действием какого-то неожиданного толчка явственно представил, как Крофт приказывает ему молчать о том, что он обнаружил во время разведки. А ведь Хирн погиб, веря… Мартинес потряс головой, задыхаясь от нахлынувшего на него чувства облегчения и ужаса. Нет, это не его вина, что они оказались на горе.

Его прошиб пот. Он дрожал на холодном горном воздухе, борясь с обуявшим его тревожным предчувствием, таким же, какое он испытывал на десантном судне накануне высадки на Анопопей. Он невольно стал пристально рассматривать мозаичные камни и заросли джунглей на возвышавшихся над ним хребтах. Закрыв глаза, он ясно увидел, как опускается сходня на десантном катере. Его тело напряглось в ожидании пулеметного огня. Но ничего не произошло, и он открыл глаза, испытывая необъяснимый страх. Что-то обязательно должно было случиться.

«Если бы только посмотреть фотокарточку сына», — думал Галлахер.

— Мы лезем в чертову западню, взбираясь на эту гору, — пробормотал он.

Мартинес утвердительно кивнул головой. Галлахер вытянул руку и на мгновение коснулся локтя Мартинеса.

— Почему мы не поворачиваем назад?

— Не знаю.

— Это же самоубийство. Что мы, стадо паршивых горных козлов? — Он потер свою колючую бороду. — Пойми, мы все погибнем.

Мартинес пошевелил пальцами ног внутри ботинок с выражением мрачного удовлетворения.

— Ты хочешь, чтобы тебе оторвало башку?

— Нет.

Мартинес нащупал в кармане маленький кисет с табаком, в котором лежали золотые зубы, снятые им с трупа. Может, надо было бы выбросить их, но они хорошие и стоят больших денег. Мартинес поколебался и решил все-таки оставить их.

— У нас нет ни одного шанса.

Эти слова Галлахера потрясли Мартинеса, он реагировал на них так, словно был резонатором. Они сидели, уставившись друг на друга, связанные общим страхом. Мартинесу хотелось как-то рассеять тревогу Галлахера.

— Почему ты не скажешь Крофту, чтобы он прекратил разведку? — продолжал Галлахер.

Мартинес зябко поежился. Конечно, он мог бы сказать Крофту, чтобы тот повернул назад. Но поступить так для Мартинеса было слишком непривычно, и он поспешил отказаться от этой мысли. Просто спросить Крофта, пожалуй, можно было бы, а сказать, чтобы он повернул, — нет, это страшно. Сейчас у Мартинеса сформировался какой-то новый взгляд на события и людей. Вот и тогда, в тот момент, когда он готовился убить японского часового, ему пришла в голову мысль, что тот ведь такой же человек, за что его убивать? А теперь вот он понимает, что продолжать разведку — это просто глупо. Если он спросит Крофта, тот, может быть, тоже поймет, что это глупо.

— О'кей, — кивнул он, встал и посмотрел на солдат, закутанных в одеяла. Некоторые уже просыпались. — Давай разбудим его.

Они подошли к Крофту, и Галлахер начал его трясти.