Наемники - [28]

— Мисс Бенсон? — спросил я.

Ее голос был приглушен разделявшей нас дверью:

— Что вам надо?

Обычное для Нью-Йорка приветствие. Чем меньше человек имеет за душой, тем тверже он убежден, что все кругом только и делают, что норовят подобраться к его жилищу, дабы отобрать у него последнее.

— Я друг Эрнста Тессельмана, — прокричал я.

Мягко говоря, это не совсем соответствовало действительности, но сейчас подходящий момент козырнуть его именем, поскольку ежели девица и в самом деле близкая подруга Мейвис Сент-Пол и ее соседка по комнате, то она должна была бы знать, кто такой Эрнст Тессельман.

Очевидно, это имя ей действительно было известно и не вызывало особого восторга, потому что в следующий момент она грубо бросила:

— Уходите.

— Мне необходимо поговорить с вами о Мейвис, — мягко возразил я.

— Я уже все рассказала полиции. Проваливайте.

— Я вас не задержу, — пообещал я.

— Я не желаю ни с кем разговаривать.

— Чего это вы так боитесь? — поинтересовался я.

— Это после всего-то, что случилось с Мейвис?

— Не говорите глупостей. Я друг Эрнста Тессельмана и хочу задать вам несколько вопросов.

— Все равно я вам не открою.

— Ничего, я подожду здесь, — сказал я. — Рано или поздно вам придется выйти.

— Я позвоню в полицию.

— Тогда попросите к телефону Граймса, — посоветовал я. — Мы с ним давние приятели.

Глазок закрылся, и было слышно, как она нервно расхаживает по комнате. Я стоял, гадая, станет ли она на самом деле вызывать полицию или нет, и уже был готов пожалеть о том, что вообще связался с нервной цыпочкой. Терпеть не могу психованных женщин.

Через пару минут глазок открылся снова, и все тот же зрачок уставился на меня.

— Почему вы не уходите? — спросила она.

— Мне нужно сказать вам несколько слов.

— Тогда говорите через дверь.

— Как вам угодно, — сказал я. — Я совсем непритязателен, как видите. — Я достал из внутреннего кармана пиджака ручку и блокнот. — Мне нужны имена людей, тех, с кем Мейвис была знакома. Ее друзей и недругов.

— Кто вы такой?

— Я уже сказал — друг Эрнста Тессельмана.

— А почему вы интересуетесь Мейвис?

— Я ищу того, кто убил ее.

— Того наркомана?

— Нет. Он на такое не способен.

— А кто же тогда?

— Пока не знаю.

— С чего же вы взяли, что не наркоман ее убил?

— Потому что я говорил с ним и он сказал, что он этого не делал. А наркоманы никогда не лгут, это общеизвестный факт.

— Вы разговаривали с ним?

— Именно так.

— Так кто же вы такой?

— Друг Эрнста Тессельмана.

— А почему вы ищете убийцу?

— Мистер Тессельман просил меня об этом. Еще одна неточность, но соврать было гораздо проще и быстрее, чем пускаться в длинные, хотя и правдивые объяснения.

— А ему-то какое дело до этого?

— Он любил Мейвис.

— Как бы не так, — возразила она. — Эрнст Тессельман не любил никого, кроме самого себя. И своих рыбок, — мстительно добавила она после короткой паузы.

— Почему вы так говорите?

— Хочу и говорю.

— Может быть, вы все-таки позволите мне войти? — Вежливость и терпение с психопатками. — Вы сварите кофе, а потом мы могли бы сесть, как это принято у цивилизованных людей, и поговорить о наркоманах, и о рыбках, и о Эрнсте Тессельмане, и о Мейвис Сент-Пол, и о многих других интересных вещах.

— Не смешите меня, — фыркнула девица.

— Очень надо вас смешить, — ответил я. — Я, наоборот, чрезвычайно серьезен. Я только что вскарабкался на два длинных пролета крутой лестницы, накануне ночью спать мне почти не пришлось, так что сейчас мне больше всего хочется присесть.

На минуту она задумалась, а затем спросила:

— Вы вооружены?

— Конечно же нет. За кого вы меня принимаете?

— Расстегните пиджак, — велела она.

Я распахнул пиджак, показывая, что у меня нет кобуры под мышкой. Затем повернулся спиной и поднял полы так, чтобы она могла убедиться, что в заднем кармане брюк у меня тоже ничего нет. Снова повернувшись лицом к двери, я предложил:

— Хотите, чтобы я закатал брюки? А то вдруг у меня там нож.

— Приходится принимать меры предосторожности, — пояснила она. — После того, что случилось с Мейвис...

— Ну да, разумеется. Береженого Бог бережет. Дверной глазок снова закрылся, загремела цепочка, и дверь приоткрылась. С минуту она разглядывала меня, крепко держась за дверную ручку, желая, очевидно, убедиться в том, не попытаюсь ли я сразу наброситься на нее, и лишь затем отступила назад:

— Что ж, заходите.

И я вошел. Как это и принято в Гринвич-Виллидж, стены в длинной и узкой гостиной были окрашены в серый цвет, что делало комнату больше похожей на театральную декорацию, чем на обитаемое жилище. Все здесь было стандартно и донельзя банально. Нелепая замысловатая коряга украшала черный кофейный столик, отдаленно напоминавший японский. В центре одной из длинных стен висела современная картина, похожая на разбитый витраж. Низенький книжный шкаф, сооруженный из двенадцати полок, поставленных на необожженные кирпичи.

Дешевый проигрыватель на приобретенном, очевидно, по случаю столе, а рядом с ним стопка из пяти-шести долгоиграющих пластинок. Три пустые бутылки из-под кьянти, с выдумкой развешанные в простенке между двумя окнами, задрапированными красными джутовыми шторами. Еще пара бутылок из-под мозельского вина с причудливо застывшими фестончиками свечного воска расставлены по столам, а крюк в самом центре потолка обозначал место, где некогда висел так называемый “мобайл” — придуманная абстракционистами подвижная конструкция из легких металлических деталей. Одно время это считалось криком моды.