Наемник - [12]

- Спасибо, - прошептал старик, - я уже думал - конец. Да все равно, мне не выжить, они...

- Они дерьмо. И нечего из себя новоявленного Иисуса строить! - оборвал его Даброгез. - Надо было отрицать все и славить церковь Божью и этого узурпатора Сигулия, вот и все, был бы на воле.

Бродяга-проповедник покорно кивал, но говорил обратное.

- Нельзя, никак нельзя. Гляди, что творится, во что обернулось учение праведное, ведь благочестия нет, идолопоклонниками были, ими и остались. Все смешалось. И прав был ваш хоть и язычник, а все равно философ, помнишь: с исчезновением благочестия к богам, не веры, заметь, а благочестия лишь, не искоренится ли и вера в человеческое сообщество, и самая совершенная изо всех добродетелей - справедливость? Не то ли и мы видим сейчас? Не вера для очищения, а догматы для порабощения, мало им власти телесной, тщатся и над духом, над помыслами возобладать. Нет, нельзя кривить перед ними, нельзя. Свет истины освещает души, пока живы его источники, света этого, солгал - и снова тьма, снова невежество, насилие, кровь...

- Крови и при свете достаточно. О шкуре своей печься надо, а уж потом обо всем прочем! - Он заглянул в глаза старику и неожиданно для себя увидел, что в них нет и тени безумия. - А впрочем, как знаешь! - добавил Даброгез и отвернулся.

- Человек рождается безгрешным на белый свет, нет на нем никакого - ни первородного, ни иного греха, и смерды и короли одинаковыми приходят в жизнь. А коли так, то не от Бога все это, что творится, не от бога, прежде такого не было, нет! - Старик зло рассмеялся, потом закашлялся, еле дыша продолжил: - Сидят и во мне, сидят покуда церковных блудней ложь и невежество. И не от лукавого то, не от Бога - люди, только сами люди... ни при чем тут промысел Божий.

Даброгез потянулся, разогнул затекшие ноги.

- И ты говоришь обо всем этом где придется, да? Пророком себя, наверное, считаешь, да скорее - безумец ты просто.

- Не спеши, - старик дернул за край плаща, сам испугался своего смелого жеста, - отрицание неправды не есть безумство!

Даброгезу стало скучно продолжать беседу с умалишенным. Он опять прикрыл глаза - через день, большее два он будет наверху, а там - за дело! И в конце концов, не сошелся же свет клином на этом Сигулии с его заурядным королевством.

- Зачем же ты тогда спас меня от этих несчастных, ослепленных невежеством? - спросил вдруг старик после большой паузы.

- Шума не люблю, - лениво ответил Даброгез.

- И только? Нет, не говори так. В тебе проснулось то, что было основой, что и есть человек истинный...

- Слова.

- А ты знаешь, почему распалась ваша Империя? - Бродяга явно решил зайти с другого бока.

- Такая же наша, как и ваша, - отозвался Даброгез.

- Вот-вот, не ваша и не наша. Да потому, что она не нужна стала никому, все устали от нее - и знать, и простолюдины, и сами императоры. И ничего нового-то она предложить уже не могла, выдохлась! Потому и не возродиться ей никогда. Господи, прости грешника за недоброе слово! - Старик осенил себя размашистым широким крестом.

- Так-таки и не возродиться? - Даброгеза начинало злить упрямство старика. - Да ты кто такой, уж и не пророк ли впрямь?!

В глазах его застыл расплавленный воздух, загудело. Даброгез пожалел, что дал глоток из фляги старику - снадобья оставалось мало, надо бы попридержать.

- Я остался жив только потому, что палача сыскать не успели, - сказал старик, - мне ли лгать на пороге смерти? И я не пророк, ты прав. Просто нет той силы, чтобы оживить труп, даже если труп этот - целая Империя.

Даброгез еле сдержался. "А я? Мои люди, мои замыслы, моя воля, мой разум - все бред?!" Он только плотнее сжал губы.

- Я видел живые трупы, - проговорил он неожиданно для самого себя, - они выглядят неплохо, а главное, они есть, старикашка! Где тебе постичь это!

Бродяга засопел, заворочался. Только теперь Даброгез заметил, что он весь, с головы до ног, в соломе - так и не отряхнулся даже!

- Я знаю, на Востоке делают страшные вещи, - ответил он, - можно лишить людей воли, не спорю, сделать их ходячими мертвецами. Но вернуть им душу трудно, и вряд ли это сделает тот, кто сам не знает толком - жив ли он, мертв ли.

Даброгез вскочил на ноги, сжал кулаки.

- Я убью тебя, мразь, - закричал он, не помня себя. И даже занес ногу, чтобы ударить.

Старик затрясся, и глаза его, наполнившись страхом, снова сделались безумными.

- За что, что ты?! - залепетал он, защищаясь тонкими, в набрякших венах руками. - Я же ничем тебя не обидел, да и не мог я...

Даброгез остыл так же быстро, как и взъярился. И он понял, что бродяга, конечно, имел в виду вовсе не его, что это простое совпадение. Да и откуда этому сморчку было понять его, Даброгеза, проделавшего за свою короткую жизнь такой путь, какой и не снился сотням, да что там - тысячам этих бродяг! Он сел, огляделся - глаза настолько привыкли к темноте, что казалось, он видит выражения лиц у сидящих в другом конце подвала. По углам хихикали. Но это не имело значения.

- Не бойся, - сказал он старику, - я вспылил, прости.

- Да-да, ты не такой, как они, - зачастил проповедник. Они все лишенные воли: и те, с кем ты сидел там, наверху, и эти... Не думай, что только там, далеко на востоке, можно увидеть живые трупы. Они здесь, они повсюду. Они сами не знают этого, но живому-то человеку это открыто - ясней ясного. Скажи, ты ведь сразу увидел, что Сигулии и его окружение...