Наедине - [95]

— Кать, он все равно еще на работе.

— Вот и хорошо, — Катерина кивает, застегивает молнию и, придирчиво оглядев себя в зеркале, прилаживает волосы по плечам. — Если я просто заявлюсь к нему как ни в чем не бывало, папа даже слушать меня не станет. А так у меня будет время, чтобы приготовить ужин и попробовать к нему подлизаться. После еды он всегда у нас добренький. Кстати, — она смотрит на брата. — Тебе тоже не мешало бы этим озаботиться, спортсмен.

Мишка хохочет:

— Чем? Как бы к кому-нибудь подлизаться?

— Ужином, — снисходительно разъясняет Катя, наклоняясь за своим рюкзаком.

— Там вроде что-то оставалось… — с сомнением тянет ее брат, на что девушка лишь загадочно улыбается:

— Уже нет, — разворачивается к двери и хватается за ручку. — Все, я убежала. Хорошего вечера!

Мишкина сестрица исчезает за дверью быстрее, чем я успеваю выдавить из себя пару слов на прощание, и почти сразу на меня с новой силой наваливаются прежние сомнения, связанные с необходимостью обретаться в одной квартире с человеком, который, должно быть, уже сотню раз пожалел о своем решении позвать меня сюда. Хотя, если подумать, я попросту не оставила ему иного выхода, бесцеремонно завалившись к нему на работу, безумная, похожая на новообращенного зомби. Кто-то другой мог запросто выставить меня вон, посоветовав держать свои проблемы подальше от его размеренной жизни; кто-то, но только не Мишка.

Я отступаю к стене, взглядом скользя от его лица к белой тренерской куртке, обшлага на рукавах которой местами измазаны бурыми пятнами. Я так занята рассматриванием его рабочей формы, что далеко не сразу улавливаю адресованные мне слова:

— … Места много, так что мы даже не встретимся, если хочешь, — пытаясь понять, о чем именно он до этого мне говорил, я поднимаю глаза к его лицу.

— Извини, у меня в голове бардак, — оправдания так себе, но Мишка кивает со знанием дела, подтверждая, что это абсолютная правда.

— Можешь устроиться в спальне, — предлагает он, ведя меня по коридору к одной из имеющихся здесь дверей. Я замираю на пороге, глупо таращась в его обтянутую белым спину, пока он наскоро обрисовывает мне, что и где тут находится. Половина его слов удачно пролетает мимо меня, и в конце концов Мишка, прервав свой одинокий монолог, это понимает.

— Фим, — его ладонь упирается в стену рядом с моей головой, и я выкладываю на одном дыхании, торопясь опередить его:

— Прости меня, Миш. Я понимаю, что своими проблемами сбиваю тебе все планы, но…

— Какие еще планы? — он устало трет переносицу.

— Ты ведь злишься из-за того, что я заявилась к тебе на работу и втянула в свои неприятности, — уже с меньшей решимостью в голосе продолжаю я, не осмеливаясь заглянуть ему в глаза. — Это было неправильно, мне следовало сотню раз подумать, прежде чем вмешивать тебя. Нет, правда, я все понимаю…

— Фим.

— Любой бы на твоем месте злился…

— Я не злюсь.

— Но мало кто согласился бы мне помочь, зная о том…

— Я не злюсь, Фима! — отлепившись от стены, он останавливается напротив и порывисто хватает ладонями мои плечи, впиваясь глазами в мое лицо. — Я не злюсь. Я не знаю, как мне вести себя с тобой. Не знаю, какой силы взрыв произойдет в твоей голове, если мне хватит глупости ляпнуть или сделать что-то не то. Я не знаю, как стать для тебя хорошим. Не знаю, как сделать так, чтобы ты не смотрела на меня такими круглыми от страха глазами, чтобы перестала видеть во мне человека, не заслуживающего доверия, способного сделать тебе что-то плохое. Фима, хватит разрывать мои нервы! Я просто хочу, чтобы ты мне доверилась. Но я не знаю, черт возьми, как это сделать! Мне кажется, я все уже перепробовал, но на тебя совсем ничего не действует. Любыми своими манипуляциями я добиваюсь лишь того, что ты отдаляешься от меня еще больше, хотя, — он негромко присвистывает, — больше вроде бы уже некуда. Я могу в лепешку перед тобой расшибиться, но факт останется фактом — мы чужие друг другу люди.

Я растерянно тереблю нижнюю пуговицу.

— Не все, — возражаю тихо, когда он замолкает, чтобы перевести сбившееся от долгих слов дыхание. Миха смотрит с недоумением, и мне приходится развить свою мысль. — Ты испробовал не все, Миш.

— Нет? — его губы кривятся в усмешке.

— Нет, — качаю головой, делая шаг ему навстречу.

— Это уже интересно. Может быть, как особенно недалекому, дашь мне подсказку?

— Я тебе ее уже давала, — напоминаю, кладя ладонь на легкую белую ткань его куртки, борясь с нарастающим желанием развязать широкий пояс и прижаться к его груди, уткнувшись носом в его теплую шею.

— Что-то с моей памятью, Фим. Или с головой. Другого не дано.

— Безумие не передается по воздуху, — протестую я.

— А как оно передается? — его лоб на секунду прорезает тонкая складка. — Скажем, если я сейчас тебя поцелую, мы сможем настроиться на одну волну?

— Ты, конечно, можешь попробовать…

— Я же попробую, — его ладони обвивают мою талию, а теплое дыхание щекочет нижнюю часть моей развороченной щеки. — Я попробую, Фим.

— Попробуй, Миш.

Он касается губами моего виска, запускает ладонь в мои распущенные волосы, просачивая отдельные пряди между расставленных пальцев, короткими поцелуями спускается к заново воспроизведенному шраму на моей щеке, и теперь уже я сама поворачиваю голову, ловя губами его губы. Он сжимает мое лицо, снова и снова приникая к губам, не позволяя отстраниться. Мне кажется, что еще никогда в жизни в мою голову не приходила идея лучше, чем навязаться Мишке, оставшись с ним наедине в его квартире, месте, куда не пробраться ни единому живому или виртуальному существу из моей прошлой кошмарной жизни. Я тяну вниз край пояса на его куртке, пробегаясь ладонями по груди, веду носом вдоль его напрягшейся шеи, касаясь губами кожи. Мне хочется продолжить свое небольшое исследование, но его ладони теснее смыкаются на моем теле, теперь я прижата к нему так, что могу лишь забросить ладони ему на плечи.