— В чем дело, служивый?
Дерзкая его фамильярность неприятно поразила директора. Пожалуй, он даже растерялся. И сказал:
— Простите. Я ошибся.
И вернулся на свою дорожку. Молодой человек в белом хохотал, оглядываясь, и, исчезая в самолете, еще раз обернулся и послал директору воздушный поцелуй.
Океанское побережье показалось директору огромным и отчужденным. Ночью ему снились страшные сны.
Утренний обход начал он с непривычной внутренней дрожью.
Римлянин. Дама в голубом. Чернобородый перс. Тварь у окна.
Директор нехотя побрел к двери. Ему не хотелось смотреть на юношу в белом парике. Но он все же глянул.
Портрета не было.
Как в лихорадке, таскал он шандалы со свечами и напольные подсвечники, витые и золоченые, в зал портретов. «Ну, хватит, — бормотал он. — Ведь предупреждал я вас. Предупреждал я вас, сборище монстров!»
Через полчаса он набрал номер аварийной.
— Говорит Музей Два-Бис. Музей Два-Бис. Случай самовозгорания. В музее пожар.
Высохшее старое дерево, легкие холсты, рукотворные ткани вспыхивали, как порох. Пылали рукописи и книги. Лопались стекла. Дым и пепел витали вокруг здания. Директор вдруг подумал — а что, если и пепел падет на землю, как некие семена? что, если и дым этот, смешавшись с воздухом, даст свои всходы?..
Пока пожарные накрывали музей, вернее, то, что от него осталось, прозрачной вакуумирующей оболочкой, директор сидел в открытом мобиле. Он чувствовал страшную усталость. «Все бессмысленно, — думал он, — время обманывало нас и раньше, а теперь и вовсе обнаглело. И ни стен, ни плотин против него нет. Оно сквозь стены проходит. Его сожжешь, а оно из пепла возникнет — и снова тут как тут. Но какое счастье, что не директор я больше. Какое счастье».
