Надрывы - [17]

Но, в общем-то, этот человек не производил зловещего или, скажем, устрашающего, впечатления. Его лицо, скорее, было приветливо-настороженным, чем грозным. Правда, его голос развеивал всяческие сомнения насчет положения в империи, такие тона свидетельствовали о самой высокой должности, когда человеку повинуются беспрекословно.

Приблизившись на расстояние двух метров, человек в черном остановился и поинтересовался:

— Что здесь происходит?

Тон вопроса вывел десятника из состояния яростного ожидания, и он ответил:

— Этот щенок, когда мы пытались его арестовать, стал сопротивляться.

— Причина ареста? — голосом, не терпящим возражений, спросил незнакомец.

— Вот тот… чужестранец, — десятник указал на лежащего без сознания человека из пустыни. — А вы кто? — переборов страх, подозрительно спросил страж.

— Вам следует прибавлять "дуэн" при обращении ко мне, — сухо бросил человек.

Десятник побледнел: такое обращение могли требовать только магистры его императорского величества и редкие военначальники.

— Я Лайкон дар Вэнс, магистр империи по делам тайного сыска, — представился человек, небрежно доставая свернутый пергамент. — Вот приказ императора о немедленной доставке этого человека, — Лайкон указал на бездыханного капитана, — в столицу Сиел, — он протянул пергамент ошеломленному десятнику.

Тот осторожно взял свиток левой рукой и попросил Маари развернуть. Слова Лайкона в точности соответствовали написанному, а знак императорской власти — черный дракон, пронзенный неестественно огромным двуручным мечом — выжженный на пергаменте из чуть зеленоватой кожи молодого тролля, доказывал подлинность. Не успел стражник осмыслить всю невероятность приказа, как Лайкон достал еще один точно такой же с виду свиток и торжественно произнес:

— А этот молодой человек принят на службу его императорского величества и включен в состав личной гвардии его императорского величества.

На этот раз на Лайкона ошарашено посмотрели уже две пары глаз: к десятнику подключился совершенно изумленный Корни. Десятник дрожащей рукой взял пергамент, печать была, вне всякого сомнения, подлинной.

— Проклятье! — тихо прошептал он, возвращая свитки.

— Что, простите? — с притворной вежливостью поинтересовался магистр.

— Повезло щенку… — пробормотал страж, сдергивая накладки и осматривая левую руку.

Глаза Лайкона полыхнули как-то особенно ярко и презрительно сузились. Десятник уловил взгляд магистра и побледнел. Он вдруг понял, что совершил непростительную ошибку. Десятник плюхнулся на землю и запричитал:

— Простите, дуэн, простите глупого солдата…

— Это тяжкое оскорбление гвардейца его императорского величества, — тихо и холодно сказал Лайкон, отстраняясь от десятника. — За такие оскорбления неминуемо полагается смертная казнь, неминуемо.

— О! Дуэн! Мой разум помутился! Простите, простите!

— Корнуэлс, — обратился магистр к юноше, который уже вложил клинки в ножны и склонился над собакой. — Вы склонны даровать жизнь этому недостойному?

Корни отвлекся и с холодным презрением посмотрел в глаза пресмыкающегося десятника. Что-то запротестовало в его душе:

— Еще минуту назад я снес бы ему голову собственноручно, но безоружного… пусть живет, но если Ларни умрет, то я вернусь… — снисходительность, злоба и холодная ненависть переплетались в голосе юноши.

— Ты чересчур великодушен, Корнуэлс, — покачал головой магистр. — Но это не моя жизнь…

— Делайте с ним, что хотите, мне плевать на эту скотину, — бросил Корни, вновь наклоняясь над собакой.

— Дуэн! Пощадите! — пуще прежнего заголосил десятник.

— Будешь ли ты отрицать, что десять минут назад хотел беспричинно убить этого молодого человека?

— Но…

— Ты отрицаешь? — сурово спросил магистр, нависая над десятником.

— Но он оскорбил меня! — вскрикнул тот, — я ему сказал, что он шпион, а он, не опровергая, еще и оскорбил!

— Будешь ли ты отрицать, что преднамеренно подстрекал его на оскорбления? — и без того суровый голос Лайкона стал совсем жестоким и беспощадным.

— Но…

— Все ясно! — презрительно сказал Лайкон, резко выпрямляясь. В следующее мгновение его клинок со свистом рассек воздух, и голова десятника глухо покатилась по деревянному настилу. В мертвых глазах застыло чувство страха, бездонного, всепожирающего страха за свою жизнь.

На лезвии меча не осталось ни следа, ни единой капли крови. Лайкон лихо вложил его в ножны и повернулся к впечатленному юноше, тот никак не предполагал, что магистр так беспощадно решит дело.

— Клади этого человека на лошадь, а я псом займусь.

Корни с трудом взвалил тело на спину великолепного породистого жеребца и вновь вернулся к собаке. Магистр тем временем исхитрился достать стрелу и сейчас просто держал руку на ране.

— Что с ним? — с беспокойством спросил Корни.

— Ничего, сейчас побежит, — улыбнувшись, ответил Лайкон.

И действительно, через минуту пес, как ни в чем не бывало, вскочил на все четыре лапы, весело лизнул в лицо склонившегося над ним человека и завилял хвостом.

— Пошли скорее, нечего тут задерживаться, — скомандовал магистр, подходя к лошади и беря ее за узды.

Корни тоже поднялся с корточек и поспешил за странным человеком, который мог быть кем угодно, но только не магистром Лайконом дар Вэнсом.