Надежда умирает последней - [11]

Она глотнула из стакана виски и поперхнулась.

– Я летчик.

– Прямо как отец.

– Не совсем. Я летаю для заработка, а не для кайфа, хотя деньги небольшие, на грузовой авиации много не сделаешь.

– Но и не маленькие, судя по твоей гостинице.

– Я не плачу за номер.

Он удивленно поднял брови:

– А кто же платит?

– Моя мама.

– О, она сама щедрость.

Его саркастический тон вызвал в ней раздражение. Какое он имеет право совать нос в ее дела. Посмотрите-ка на него! Этот бродяга со следами побоев на лице стоит и жует ее фрукты, любуется ее видом из окна. Ветер растрепал его волосы во все стороны во время поездки на «так-таке», а глаз распух так, что практически закрылся. И почему она вообще терпит этого придурка?!

Он с любопытством разглядывал ее.

– А еще за что-нибудь мама платит? – спросил он.

Она вперила в него взгляд.

– Да, за устройство собственных похорон. – Она с удовольствием отметила, с какой быстротой исчезла нахальная улыбочка с его лица.

– Как-как? Твоя мама что, умерла?

– Нет, но она умирает.

Она устремила взгляд в окно, на фонари вдоль набережной. На секунду они заплясали у нее в глазах словно светляки, тогда она сглотнула, и фонари снова обрели резкость.

– Господи, – она устало запустила в волосы руки и вздохнула, – какого лешего я здесь делаю?

– Я так понимаю, ты здесь не на отдыхе?

– Правильно понимаешь.

– А зачем тогда?

– Гоняюсь за привидением.

Она допила остатки виски и поставила стакан на тумбочку.

– Таково мамино предсмертное желание, а последнее желание это святое, – она взглянула на него, – так ведь?

Не сводя с нее глаз, он погрузился в кресло.

– Помнится, ты говорила, что приехала сюда по семейному делу, а с твоим отцом это как-то связано?

Она кивнула.

– Ты поэтому сегодня ходила к Кистнеру?

– Мы рассчитывали, ну то есть я рассчитывала, что он прольет свет на то, что произошло с отцом.

– А почему Кистнер? Ведь в его ведомство потери в боях не входят.

– Да, но входит военная разведка. В 1970-м Кистнер получил назначение в Лаос, и именно под его началом мой отец в последний раз поднялся в воздух. Он же руководил поисками упавшего самолета, если это можно назвать поисками.

– Ну и что же Кистнер, сообщил тебе что-то новое?

– Все, что он сказал, я знала и раньше. Сказал, что прошло двадцать лет, и нет смысла продолжать поиски, что отца нет в живых, а найти его останки не представляется возможным.

– Тебе, должно быть, тяжело было услышать все это – поехать в такую даль и остаться ни с чем.

– Тяжело будет маме.

– А тебе?

– Да не особенно.

Она поднялась с кровати и проследовала на балкон.

– Скажу тебе прямо, мне нет никакого дела до отца, – сказала она, глядя вниз, на воду.

Ночной воздух был наполнен запахами реки. Она знала, что Гай смотрит на нее, чувствовала спиной его взгляд и представляла изумление на его лице. Еще бы тут не изумиться! То, что она сказала, было ужасно, и тем не менее это было правдой.

Она скорее почувствовала, чем услышала, как он подошел. Он встал рядом и оперся о перила балкона. Свет от фонарей на набережной вычертил темным силуэтом его лицо.

Она не сводила глаз с мерцающей реки.

– Ты не представляешь себе, что это такое – быть дочерью человека-легенды. Всю жизнь я только и слышу, какой он был смельчак, какой герой. Да что там, конечно же ему самому нравилось быть знаменитым.

– Многим мужчинам это нравится.

– А сколько женщин страдает из-за этого?

– Твоя мать страдала?

Она вскинула глаза к небу.

– Моя мать…

Она помотала головой и засмеялась.

– Ну хорошо, хочешь, я расскажу тебе про маму? Она была певицей в ночных клубах, в лучших клубах Нью-Йорка. Помню, как-то листала ее дневник и наткнулась на вклейку, это был отзыв о ней какого-то репортера с такими словами: «Ее голос словно плетет волшебную паутину, и всякий слушатель неизбежно попадает в нее». Перед ней были открыты все дороги. Но тут она вышла замуж.

Была первой строчкой в афише, а стала примечанием в мужском романе. Несколько лет мы жили во Вьентьяне, и за все время от нее не слышно было ни слова жалобы, хотя ей так хотелось вернуться домой. Она перерывала все полки в магазинах, чтобы найти хоть что-то стоящее к столу. Взрывы смеха против взрывов ручных гранат! Да, отец прослыл героем, но вырастила-то меня она.

Вилли взглянула на Гая:

– Наверное, так и должно быть в жизни, да?

Он не ответил. Она снова стала смотреть на реку.

– Когда у отца закончился контракт с «Эйр Америка», мы какое-то время пожили в Сан-Франциско, отец работал на внутренней авиалинии. Ну а мы… мы с мамой наслаждались жизнью, жизнью в городе, где не услышишь взрыва мины или гранаты. Однако… – она вздохнула, – однако продолжалось это не долго. Отца одолела скука, полагаю, ему не хватало привычного выброса адреналина в кровь. Ну и славы. Вот он и поехал обратно.

– Они развелись?

– Он развода не просил, да мама и не стала бы слушать, она любила его. – Голос ее дрогнул. – Она до сих пор его любит.

– Он один в Лаос уехал, да?

– Подписал контракт еще на два года. Видимо, ему больше подходила компания безбашенных каскадеров. Они там все такие были, эти летчики, – все добровольцы, не по призыву, все дергали смерть за усы. Думаю, что по-настоящему они переживали жизнь, только когда летали, только тогда им и «вставляло». Бьюсь об заклад, что отец поймал свой самый большой кайф именно тогда… перед самым концом.