Надежда - [75]

– Не знаю, – задумчиво произнес Юра. – Не знаю, но то, что их полно – это факт.

– Можно ведь работать не только следователем? Так ведь?

– Можно, – рассеянно ответил Юра.

Я замолчала, поняв, что мыслями он витает где-то далеко.

Юра остановил машину у моего подъезда.

– Как там твоя мама? – спросил он.

– Я сильно испугалась, когда она потеряла сознание и упала, – призналась я.

– Что говорит профессор?

– Говорит, что надо дождаться операции.

– Сколько еще осталось ждать?

– Двадцать дней.

– А нельзя договориться, чтобы сделали раньше?

– Нет. Операция плановая, и сейчас ей надо проколоть препараты, пропить таблетки, а через десять дней пройти повторное обследование.

– Я дам деньги на операцию, – сказал Юра.

– Спасибо. Операцию у нас есть чем оплатить, – сказала я. – Лучше потом… потом поможешь… если тебя не затруднит.

– О чем ты говоришь, Павлинка? Как это – затруднит? Ты – моя будущая жена, и моя святая обязанность обеспечивать тебя и Алевтину Викторовну.

– Из папиного кармана?

– У меня мировой отец! Вот приедет на свадьбу – сама убедишься!

– Хорошо, – согласилась я и напомнила: – Ты не забыл, куда я завтра иду?

– Конечно нет. В десять утра?

– В десять утра.

– Ты не передумала?

– Нет! – твердо ответила я.

– Пожалуйста, будь осторожна и не лезь на рожон, – попросил Юра и, вздохнув, сказал: – Сам не понимаю, зачем я тебе это разрешаю?

– Все будет хорошо, вот увидишь! Ну я пойду? Мне уже пора.

Юра, как всегда, на прощанье скорчил смешную рожицу.

– Лисенок, люблю тебя!

– И я тебя! – ответила я и, выпорхнув из салона автомобиля, послала ему воздушный поцелуй.

Ловушка

– Степан Иванович, я вас покидаю, но ненадолго. Надеюсь, вы без меня справитесь. Обед на плите, таблетки на тумбочке, а укольчики я уже все сделала, – говорила я соседу, собираясь к фотографу.

– Все будет, как вы сейчас любите говорить, о’кей! Можешь не сомневаться, Павлина Андреевна! – прокричал мне сосед из спальни.

Я заглянула в спальню.

– Ну, до Андреевны мне еще дорасти надо.

– Ничего, дорастешь. Вот закончишь учиться, будешь работать доктором, и сразу все станут называть тебя уважительно – Павлина Андреевна.

– Ага, – засмеялась я. – Павлина Андреевна, у меня здесь болит, а здесь колет, а сюда стреляет. Так будет?

– Совершенно верно! Профессия врача обязывает быть внимательной и, что самое главное, чуткой и сострадательной, – серьезно начал Степан Иванович, а я подумала, что если стану выслушивать его нравоучения, то точно опоздаю к фотографу и весь наш план сорвется.

– Этому нас учат в институте. Не волнуйтесь, буду чутким и внимательным врачом. Мне пора! Пока, мама. Не скучайте!

– Постараемся, – сказала мама.

Я уже собралась надеть босоножки, когда вспомнила о паспорте. Надо было его взять, чтобы не вызвать у Андрея Андреевича никаких подозрений. Открывая ящик своего рабочего стола, я вспомнила, что возвращаться – плохая примета. Мой паспорт лежал под ежедневником. Я взяла его и положила в сумочку.

Я шла по улице, чувствуя себя победительницей. Сегодня возьмут этого извращенца, а значит, я хотя бы косвенно отомщу своему отчиму за украденное детство. Подстегиваемая желанием совершить возмездие, я пошла быстрее и вскоре уже решительно входила в знакомое мне полуподвальное помещение.

«Наверное, я сделала ошибку, – мелькнула у меня в голове мысль. – Надо было на всякий случай дать Юре адрес этого фотоателье». Но я уже подходила к комнате, где велись съемки, стараясь не стучать каблучками. Остановившись перед дверью, я прислушалась. Мне показалось, что из-за двери доносится чье-то тихое всхлипывание.

– Вот видишь, ничего страшного нет, – услышала я знакомый голос лохматой девушки. – А ты ревешь, как голодная корова на лугу.

– Деньги, девочка моя, просто так тебе никто не даст! – раздался голос Андрея Андреевича. – Ты думаешь, мне деньги дают ни за что? И мне не надо ничего делать?

– Я не хочу! – услышала я детский голос, полный отчаяния.

– Тебе денежки нужны, а? – спросила «лохматая голова».

– Да-а-а, – протянул детский голосок сквозь всхлипывания.

– Почему же ты тогда не хочешь работать? – прогремел совсем неласковый голос Андрея Андреевича.

– Мне больно! – пропищал голосок.

Я не знала, что мне делать, и тихонько вернулась к двери кабинета фотографа и громко постучала.

– Андрей Андреевич! – окликнула я.

Соседняя дверь отворилась, и оттуда вышел фотограф с каким-то платьем в руках.

– А! Павлина! Здравствуйте, здравствуйте! – расплылся он в слащавой улыбке. – А я уже вас заждался!

Он открыл кабинет и сказал:

– Прошу вас! Сегодня я приготовил для вас очаровательный образ! Ваши волосы будут смотреться великолепно на фоне этого золотистого платья. Я задумал сделать фото в осенних тонах. Знаете, я очень долго думал, какое название дать своей, как я считаю, гениальной, работе. И решил после долгих мучительных раздумий бессонными ночами, что идеально подойдет название «Осень». Не та осень, когда все увядает и теряет свою изначальную красоту, а осень золотая, играющая всеми красками, начиная со светло-желтой…

«Тянет время, – подумала я. – Может, мне не стоило обнаруживать себя, а надо было сразу позвонить Юре?»

– Мне уже можно переодеваться? – прервала я его восторженную речь.