Надежда патриарха - [11]

Я поправил галстук, в вертолет мне забираться почему-то не хотелось.

– Мы увеличим вдвое свою службу безопасности, – сказал Хазен. – Больше никаких инцидентов не будет.

– Ко всем сторожей не приставишь.

– Будь я проклят, если не сделаю все как надо. – Язык начальника Академии меня несколько беспокоил. В мою бытность гардемарином не один офицер был наказан за богохульство. Конечно, теперь уважения к церкви стало заметно меньше, и это вызывало у меня большое сожаление.

После Великого Воссоединения Церквей в нашей религии мирно уживались ритуалы протестантов и католиков. Такой союз был бы вряд ли возможен, не опустоши Последняя Война Азию и Африку. А возрождение христианства как в ожившей Европе, так и в Америке привело к съезду церковников, на котором учредили Церковь Воссоединения во главе с Советом патриархов. После того как воители Господа Бога одолели ересь пятидесятников, правительство Организации Объединенных Наций приняло Церковь под свое крыло, и та стала его опорой.

Власть Совета патриархов мало-помалу ослабела, но он и теперь представлял объединенную церковь. Как-то на Совет пригласили меня, и мы прозаседали два дня, но информацию о наших переговорах патриархи предавать гласности не стали.

У нас над головами, в непосредственной близости от запретной для полетов зоны, завис вертолет. На нем были опознавательные знаки «Всемирных новостей».

– Лучше вам поторопиться, сэр. Возможно, у них есть телеобъективы, – сказал Тилниц.

– Конечно. – Но моя нога повисла над ступенькой. – Те кадеты из казармы Крейн… Поделикатнее с ними.

– Непременно, – заверил меня Хазен.

– Они прошли через такое… – Я вздохнул, вспомнив свое глупое обещание Арлине. Кивнул Тилницу:

– Подождите меня здесь. Я скоро вернусь.

Я не позволил начальнику Академии и его офицерам проводить меня до казарм, но Хазен настоял на том, чтобы со мной в качестве помощника отправился Ансельм. Согласиться с этим было легче, чем отказать.

Вскоре я уже стоял возле казармы, тяжело дыша после пешей прогулки. Спальня оказалась такой же, какой и оставалась в моей памяти, – длинная, низкая, отделанная деревом, всего лишь на четыре ступени выше земли. И я когда-то провел здесь два года…

– О, это вы. – На меня из-за двери сердито смотрел сержант Грегори. Ясно, что меня еще не простили.

– Разрешите войти?

– Входите, если нужно. – С явной неохотой он посторонился.

– Что вы им рассказали?

– Что ведется расследование.

В это время прозвенел молодой голос:

– Внимание! Смирно!

Тут же двадцать пять одетых в серое кадетов побросали все дела и построились в шеренгу.

Пять коек были разобраны, и вещи их бывших владельцев лежали стопками на матрасах. Потом близкие друзья несчастных выберут себе что-то на память. А оставшееся будет отправлено безутешным родителям. Так было принято на Флоте.

– Вольно. – Я подождал, пока ребята расслабились. – Я прибыл сюда накануне вчерашней трагедии. И вам, кадетам, необходимо понять…

Да никогда они этого не поймут. Смерть – это что-то, что случается с кем-то другим. Но только не с ними самими.

Сквозь дымку десятилетий ко мне на миг прилетело ощущение собственного бессмертия, которое так меня поддерживало – но лишь до того страшного дня, когда я потерял своего лучшего друга. Джейсон был похоронен в Кардиффе. И прошло много-много лет, прежде чем я решился там побывать.

– Послушай, приятель, – обратился я к кадету-капралу, – как твое имя?

– Дэнил Бевин, сэр. – Почему его фамилия показалась мне такой знакомой? Я постарался напрячь память, но тут же оставил эти тщетные попытки. Ему было не больше четырнадцати. Узнал ли он меня? Нет, кадеты ко всем обращаются «сэр». Ко всему, что движется.

– Я – Генеральный секретарь Сифорт. – Он меня узнал, и у него слегка отвисла челюсть.

– Вы хорошо их знали? – Как же не знать, идиот ты этакий, ведь у них койки были рядом. – То есть, я имею в виду, именно их?

Глаза парня заблестели:

– Джимми… то есть я хочу сказать, кадет Форд, сэр. Мы с ним…

– Кто еще с ними дружил? – Я осмотрелся по сторонам.

– Сантини помогала мне в навигации… – смущенно промолвила одна девочка.

– Мы с Эйкеном были из одной школы… Понемногу, словно смущаясь, кадеты рассказывали о своей дружбе с погибшими.

Мне было трудно подыскать нужные слова.

– Я тут ничего не могу поделать, и Флот тоже – чтобы как-то возместить утрату. Я очень сожалею. – Это прозвучало как-то не так. – Это наша промашка, что мы вас не защитили. От лица Академии я приношу вам свои извинения.

Сержант бросил на меня изумленный взгляд. Мои слова походили на ересь. Кадеты на Флоте были низшими из низших. Никто никогда перед ними не извинялся.

– Сэр? – Это осмелел кадет-капрал. Сержант нахмурился. Кадеты говорят, только когда их спрашивают.

– Да, Бевин?

– Что с ними случилось? Что за смесь там была?

– Мы раскопаем здесь все до самого донышка, обещаю вам. И когда это будет сделано, все объясним вам, насколько сможем. – Опять прозвучало неладно. Даже больше чем неладно – это была откровенная ложь. Мы уже знали, что произошло. Я тяжело опустился на серое одеяло безукоризненно заправленной койки. – Подойдите-ка все сюда, если вам не трудно. – Я подождал, и кадеты обступили меня полукругом. – Форд, Сантини и остальные были убиты. В камеру впустили нервно-паралитический газ «зеленые». А ваши товарищи были выбраны как символ, понимаете? – Смотреть в их изумленные глаза было непросто, и я дал волю своим растрепанным чувствам. – Фанатики-экологисты использовали их, чтобы преподать урок мне. Вот что бывает, если позволять разным диссидентам читать их ядовитые проповеди.