Нада - [72]

Наконец, мы очутились у подножия Горы Призраков и взглянули в каменное лицо старой колдуньи, которая вечно сидит на высоте и ждет кончины мира; в ту же ночь мы дошли до крааля народа Секиры и с громким пением вступили в него. Галаци не вошел с нами, он отправился на гору собрать свою стаю волков: проходя у подножия горы, мы слышали, как волки приветствовали его громким воем.

При нашем приближении к краалю, все женщины и дети вышли к нам навстречу; во главе их шла Зинита, старшая жена Умслопогаса. Встретили они нас радостно, но, увидя, как много не хватает воинов, которые месяц назад выступили в поход, радость их сменилась печалью, и рыданья вознеслись к небу.

Умслопогас нежно приветствовал Зиниту, но мне показалось, что в его обращении звучала неискренность. Сначала она кротко разговаривала с ним, но когда узнала все, что случилось, ее слова из кротких стали резкими, и она начала бранить меня и с гневом накинулась на Умслопогаса.

Все это случилось много лет назад, а недавно я слышал, что Умслопогас бежал на север и стал на всю жизнь бездомным бродягой, и случилось это также из-за женщины, которая предала его и обвинила в убийстве Лусты, бывшего, подобно Галаци, его названым братом. Не знаю, как все это случилось, но этот сильный и свирепый человек страдал той же слабостью, как и дядя его Динган, слабость эта погубила его, и я больше никогда не увижу своего питомца.

Итак, отец мой, мы сидели вдвоем молча в хижине, как вдруг мне показалось, что на тростниковой кровле копошится крыса.

Я снова заговорил:

— Умслопогас, наконец, настал час, когда я должен сообщить тебе тайну, которую я скрывал с самого дня твоего рождения!

— Говори, отец! — отвечал он с удивлением.

Я подкрался к двери хижины и выглянул из нее. Ночь была темная, и никого не было видно или слышно вокруг, из предосторожности я обошел хижину. Отец мой, когда тебе придется сообщать тайну, не поддавайся так легко обману. Недостаточно осмотреть все кругом и позади. Осмотри пол и огляди крышу, приняв все эти предосторожности, уходи оттуда и в другом месте сообщи свою тайну. Зинита была права, я — глупец, несмотря на свою мудрость и седые волосы. Если бы я не был глупцом, я бы выкурил крысу, забравшуюся на кровлю, прежде чем стал говорить. Крыса та была Зинита, которая влезла на кровлю и лежала там в темноте, приложив ухо к дымовому отверстию и прислушиваясь к каждому нашему слову.

— Слушай, — сказал я, — ты не сын мне, Умслопогас, хотя с детства называл меня отцом. Твое происхождение более знатно, Убийца!

— Я был доволен своим отцом, старик, — возразил Умслопогас, — происхождение мое казалось мне достаточно почетным. Скажи мне, чей же я сын?

Я нагнулся вперед и прошептал, но, увы, недостаточно тихо: «Ты сын умершего Черного, ты происходишь от Чеки и Балеки, сестры моей!»

— Следовательно, я все же остаюсь в родстве с тобой, Мопо, и радуюсь этому. Кто мог подумать, что я — сын этого человека-гиены? Может быть, поэтому я, подобно Галаци, люблю общество волков, хотя не чувствую в сердце никакой любви к отцу своему и его дому!

— У тебя мало причин любить его, Умслопогас, ведь он убил твою мать, Балеку, и хотел убить также и тебя. Но все же ты сын Чеки!

— Я вижу, что для того, чтобы узнать в толпе своего отца, надо иметь зоркие глаза, дядя. Припоминаю теперь, что когдато слыхал уже этот рассказ, хотя давно забыл его!

— От кого слыхал ты этот рассказ, Умслопогас? Еще недавно знал обо всем этом только один человек, остальные давно умерли. Теперь известно нам обоим! (Отец мой, я не подозревал о третьей.) От кого же ты узнал всю правду?

— Узнал я правду от мертвого; по крайней мере, ГалациВолк слыхал этот рассказ от мертвеца, который сидел в пещере на Горе Привидений. Мертвец оказал ему, что вскоре явится на гору и станет его братом человек по имени УмслопогасБулалио, сын Чеки; Галаци повторил мне этот рассказ, но я давно забыл о нем!

— Видно, мудрость живет среди мертвых, — отвечал я, — теперь тебя зовут Умслопогас-Булалио, а сегодня я объявляю тебе, что ты сын Чеки. Но выслушай меня!

И я рассказал ему все, начиная с минуты рождения; повторил слова его матери Балеки, когда я рассказал ей свой сон, и описал ее смерть, совершившуюся по приказанию Чеки, и величие, с которым она умерла. Умслопогас заплакал, хотя плакать случалось ему редко. Когда рассказ приближался к концу, я заметил, что слушает он невнимательно, как слушает человек, в сердце которого зародился тревожный вопрос. Не дав мне договорить, он прервал меня:

— Итак, дядя Мопо, если я — сын Чеки и Балеки, Нада-Лилия мне не сестра?

— Нет, Умслопогас, она только твоя двоюродная сестра!

— Все же близкое родство! — заметил он. — Впрочем, оно не будет служить препятствием к браку между нами! — И лицо его стало радостным.

Тут я понял, что Умслопогас любит Наду, и сказал ему:

— Нада еще не у твоих ворот и, может быть, никогда их не отыщет! Я желаю, Умслопогас, чтобы ты правил страной Зулусов по праву рождения; хотя будто бы все складывается неблагоприятно, но мне кажется, что можно найти способ осуществить мою мечту.

— Каким образом? — спросил он.