Над тёмной площадью - [8]

На улице перед трактиром, единственным в той местности, стоял какой-то человек. Я заметил его, потому что знал всех в деревне, а это было новое для меня лицо. Когда мы уже вошли в ворота парка, Гарри сказал:

— Значит, Пенджли вернулся.

Помню, он произнес эти слова таким тоном, что у меня мгновенно проснулось любопытство, — Гарри мало кого не жаловал в этом мире, и сильное раздражение, которое я услышал в его голосе, не могло для меня остаться незамеченным. Я спросил, кто такой Пенджли. Здесь мне надо быть начеку, чтобы не переборщить, скатившись к жанру мелодрамы. Пенджли в моем рассказе, как я понимаю, и есть самый страшный персонаж — так уж получается. Однако льщу себя надеждой, что одним из скромных достоинств моего повествования как раз является отсутствие злодея как такового, равно как и героя. Мне хотелось бы быть справедливым по отношению к Пенджли, особенно учитывая ход дальнейших событий. Но, как бы ни пытаться быть снисходительней к нему, надо признать, что это был отвратный тип. Весь его вид, все его проявления свидетельствовали о том. Где бы он ни возникал, что бы ни делал — получалась пакость. Гарри — самый добрый и великодушный человек, каких мало на свете, — едва произнес имя Пенджли, все сразу как будто переменилось вокруг нас. Воцарилась какая-то гнетущая атмосфера; казалось, воздух потемнел и солнце уже не грело и не сияло так радостно.

Есть такие люди на земле — их единицы, но они встречаются, — в присутствии которых меркнет ясный день. И не оттого, что они нарочно стараются все испортить, а просто потому, что такими уж уродились, и винить их за это трудно. Пенджли же, мало того что принадлежал к разряду подобных людей, еще был и весьма деятелен, правда до тех пор, пока… Пожалуй, на этом остановимся. О том, что с ним случилось, пойдет речь ниже.

Карден тогда был лаконичен и не много рассказал о нем. Только то, что он был отвратительнейший, гнуснейший, презреннейший негодяй, какого только порождало женское чрево; что он появился в деревне лет пять назад и назвался агентом неизвестно какой фирмы, занимавшейся фотографией; что у него была жена, с которой он ужасно обращался; что никто и никогда не видел его за работой или за каким-либо занятием, — подметили только, что он слоняется вокруг без всякого дела. Его во многом подозревали, но доказательств было недостаточно. Потом у одной деревенской девушки родился ребенок, и считалось, что отцом ребенка был он. Затем внезапно умерла его жена, и он исчез, ко всеобщему великому облегчению. Но самое удивительное, прибавил Гарри, было то, что в глазах некоторых людей он не был лишен некоторой привлекательности. Даже сам он, Карден, вынес такое впечатление. Пенджли был словоохотлив и остер на язык, знал множество историй, так как, видимо, много путешествовал, и, помимо того, был сверх меры наделен самомнением и уверенностью в собственной неотразимости.

— Надеюсь, он не навсегда сюда пожаловал, — сказал Карден, и нам обоим стало как-то не по себе.

Давая волю воображению, могу добавить, что с той поры веселье и радость ушли из нашей жизни. Да, да, именно с того самого дня, когда мы заметили это пу́гало, Пенджли, у трактира «Сельский паренек». Как сейчас помню: он стоял прислонившись к стене, засунув руки в карманы и выставив вперед свой маленький голый череп — в точности как змея вытягивает вперед головку перед тем, как ужалить. Змеиная повадка, кстати говоря, была очень характерна для него: двигаясь, он извивался всем своим щуплым тельцем.

Вообще тот день был богат происшествиями. Меня ожидало одно знакомство, которое затмило предыдущие события дня, заставив полностью забыть первую неприятную встречу.

Когда мы добрались наконец до дома и блаженствовали в креслах на газоне, потягивая охлажденные напитки, стоявшие перед нами на столике, Гарри сообщил мне, что он пригласил к чаю нескольких человек. Он сказал, что должен прийти Борлас со своей дородной супругой и слабоумной дочкой — это трое — и еще два человека.

— Джон Осмунд и молодая леди, его невеста, — пояснил Гарри.

— А кто такой Джон Осмунд? — спросил я его.

И Карден рассказал мне, кто он такой. Осмунд, сказал он, необыкновенный молодой человек. Один из тех, кто может достичь любых высот в жизни, если того пожелает. Но он не желает. И при этом лентяем его назвать нельзя. Он всегда чем-то занят, что-то делает, и неплохо, но все его дела какого-то странного свойства, совсем не обязательные. Вряд ли кому пришло бы в голову ими заниматься.

Откуда этот Осмунд? Никому не известно. Говорит, что родился в Глибшире, там жила его семья. Да, разумеется, джентльмен. В этом нет никакого сомнения. На редкость красивый парень, настоящий великан. Более шести футов ростом, властные манеры, словно он всю жизнь отдавал распоряжения нижестоящим. Правда, характер у него капризный. Никогда не известно, что на него найдет. Вспыхивает по малейшему поводу. А если уж взорвется, то это зрелище не из приятных. В остальном же — милейший человек, и знаться с ним сущее наслаждение. А как он хохочет — ног не пожалеешь, чтобы издали прийти и послушать. Но мухи у него в голове водятся, это точно. Например, он не выносит трепа о демократии и вместе с тем водится с типами из низших сословий, и не просто так болтает с ними, а всерьез дружит. И не считает для себя зазорным появляться в их обществе у всех на глазах. Он громко заявляет, что ненавидит толпу и то, как все мельчает и опошляется. Называет наше время «недоделанной эпохой» и говорит, что был бы рад сбросить бомбы на добрую половину человечества, чтобы оставшимся особям было просторнее, мол, это будет способствовать их лучшему развитию. При всем при том Осмунд добрейшее существо, отнюдь не псих, да и речи такие он ведет, только когда разозлится.