Над снегами - [9]

Закрепив последнюю веревку и вздохнув несколько свободнее, я вдруг вспомнил, что еще не был в управлении и не проделал целый ряд необходимых формальностей. Дело было однако не в пустых формальностях, а в том, что меня должны были ждать. Расталкивая путающихся передо мною людей, я кинулся к выходу из вокзала. Не слушая обильно льющихся на мою голову всяческих пожеланий, я вскочил на первый подвернувшийся автомобиль, и помчался к «Добролету». Взбегая по лестнице, я был несколько озадачен окружающей меня тишиной, и в тишине, и в полупотушенном электричестве я вдруг почувствовал что-то неладное. Поднявшись до входа в канцелярию и увидев дремлющего за столиком сторожа, я только тут сообразил посмотреть на часы. Выло десять минут двенадцатого…

Скучно тянется время перед самым отъездом в экспедицию. И много надо сказать остающимся, и много спросить, а в результате молчишь или говоришь о видах на погоду.

Домой я попал только около двенадцати. Для устройства моих личных дел оставалось несколько часов, а там надо было на вокзал.

Благодаря стараниям жены, работавшей также в ударном порядке, все мои вещи были собраны и уже упакованы. Мне можно было отдыхать. В эту ночь моему чайнику и примусу пришлось поработать. Мы с женой, почти не переставая, пили чай и разговаривали. Разговаривали и пили чай. Так время проходило незаметно. Мы говорили о многом, но единственное, чего по обоюдному соглашению не касались, это моего злополучного отпуска и тех мест в нашем Союзе, где печет солнце и где но из кадок, а прямо из земли растут пальмы и олеандры. Случайно дойдя до опасной темы, мы оба круто сворачивали в сторону: она тут же начинала читать мне наставления, как беречься и вести себя на Севере, а я—как ей вести себя в Иркутске.

После пятого чайника около четырех часов утра, когда небо уже стало совсем серое, под нашими окнами загудев приехавший за мной автомобиль.

САМОЛЕТЫ В БАГАЖЕ

Перевозить самолеты по земле оказалось делом гораздо более сложным, чем это покажется на первый взгляд. Я скорей бы согласился два раза покрыть по воздуху расстояние от Иркутска до Владивостока, чем еще раз ехать в сибирском экспрессе и везти в багаже два аэроплана.

Наша мечта — отдохнуть в дороге — оказалась несбыточной. На каждой станции чуть не на ходу мы соскакивали и мчались к. своим пятитонным птенчикам. Добежав до них, мы сейчас же осматривали сцепление, стучали, как заправские смазчики по колесам, по буферам и вообще по всему, по чему только можно было стучать. «Крепко-то оно крепко, — говорил при этом моторист Агеенко, — а все-таки лучше самому попробовать…» И мы добросовестно стучали, качали и тянули. Наши старания но остались незамеченными. Старший кондуктор, видя наше скептическое отношение к земному передвижению, явно обиделся. «Вы бы уж кстати осмотрели и паровоз», говорил он недовольным тоном. Не переставая стучать, мы отвечали: «Ничего, и до паровоза доберемся».

Не доезжая до Хабаровска, мы на одной из станций сделали открытие, что тональность последнего багажного вагона несколько изменилась. Дело в том, что багажный вагон был двухосный и имел очень большой разбег. Разбег вообще вещь хорошая, без разбега не поднимется и журавль, но когда собирается разбегаться вагон, которому совершенно незачем подниматься, да еще начинает легкомысленно менять свою тональность, дело становится совсем плохо. Опасаясь, как бы наши самолеты от чужого разбега не слетели с рельсов, мы сейчас же заявили об этом дежурному агенту ТОГПУ и составили акт. В результате наших дружных усилий и к общему неудовольствию нашей паровозной бригады и в особенности старшего кондуктора вагон в Хабаровске переменили.

Я всегда говорил, что если начнешь стучать, то обязательно до чего-нибудь достучишься.

Во Владивосток мы с Агеенко приехали 30 октября, часов около десяти вечера. Сдав машину под охрану, мы, измученные дорогой, только и смогли сделать, что отправиться в заранее приготовленные номера в гостинице и на широких, как трехтонный фомаг, кроватях погрузиться на дно сладкого сна. Утром с зарей я был уже в сухом доке, где стоял «Литке», и с капитаном Дублицким осматривал и вымерял места, где могли бы лучше встать наши машины. Это было начало нашего водоворота. После дока — вокзал, почтамт, гостиница, опять док, — и пошло.

Мы во Владивостоке вот уже несколько дней, а города я так почти и не видел. Все мои впечатления от него получались с хода не менее тридцати километров в час. Мы все носились, как очумелые. Надо было грузить, надо было следить, надо было готовить все необходимое. Приходилось буквально разрываться на части между портом, вокзалом, нашей штабквартирой в гостинице и между тысячью магазинов, складов и учреждений. Почти в одно и то же время мы, вопреки всяким законам природы, должны были быть сразу во всех местах.

2 ноября наконец прибыло из Иркутска все наше летное звено.

Момент нашего отплытия все откладывался и откладывался. Наконец, когда больше уж нельзя было ждать и приходилось выбирать между выходом без некоторых грузов и зимованием во Владивостоке, был окончательно назначен срок нашего отвала —7 ноября.