Над Самарой звонят колокола - [8]

– Всякой благодати сему дому, – приветствовал подпоручик хозяев. – Господин капитан, прошу покорнейше простить за вынужденное неурочное вторжение! – Илья Кутузов вскинул руку к треуголке, робким извиняющимся взглядом покосился на левый край стола: Евдокия Богдановна, худощавая и весьма своенравная женщина из купеческого сословия, с холодными серыми глазами, в белом повойнике поверх пышных каштановых волос, чуть приметным кивком поздоровалась с незваным гостем. И тут же левой рукой дернула за сарафан темпераментную дочь Анфису, которая при виде статного подпоручика пыхнула непрошеным румянцем и сделала попытку привстать из-за стола, чтобы отпустить молодому человеку реверанс.

– Что стряслось в этой богом забытой глуши? – грубовато спросил капитан Балахонцев.

– На рыночной площади людская толчея. Воротился в неурочное время купеческий обоз из Яицкого городка, смутные слухи привезли оттуда.

Балахонцев наморщил крупный нос, фыркнул в усы, грузно, не вставая, повернулся на табуретке.

– Ну? Что за слухи такие? – И к дочери: – Не егози, Анфиса, не свататься пришли, как видишь – по службе!

Илья Кутузов смутился не меньше Анфисы, кашлянул в кулак, оторвал взгляд от комендантской дочери.

– А слухи о том, господин капитан, что на Яике появился невесть откуда опасный человек, нарек себя, а может, и вправду объявился живой государь Петр Федорович. К нему прилепились тамошние обиженные генералом Траубенбергом казаки, калмыки, иные беглые из скитов на Иргизе. Девятнадцатого сентября с немалой силой тот самозванец или царь Петр подступил под Яицкий городок.

– Взял город ильбо отбит? – Иван Кондратьевич ногой отодвинул табуретку, сделав жене и дочери знак продолжать обед без него, на ходу глянул в зеркало на отражение своего крупного квадратного лица.

– О том бежавшие самарцы не сведущи, господин капитан. Купец Уключинов, а он воротился с Яика тем же обозом, объявил, что в тот день, когда бежали они прочь от Яицкого городка, пушечная пальба слышна была изрядная.

– Идем, господин подпоручик, – коротко бросил капитан Балахонцев, небрежно посадил на голову треуголку и оставил гостиную своего дома-пятистенка на главной в Самаре Большой улице, как раз против деревянной церкви Успения Божьей Матери. Над куполами церкви лениво кружили крикливые грачи, потревоженные звонарем, – тот, забавляясь, шикал на них и махал тряпкой, привязанной к длинному шесту. Потом звонарь бросил зряшное занятие, начал глядеть сверху на город, знакомый до последнего заборного сучка.

А над всегда спокойной и полусонной Самарой, похоже было, пронесся слух о близком калмыцком набеге… Самарцы робко, в одиночку и группами, сновали по улицам и переулкам, спешили на рыночную площадь к Николаевской церкви. И всеобщая суматоха усиливалась церковным звоном – заблаговестили к обедне. Однако самарцы, противу обычая, не поспешили в божьи храмы, они плотным кольцом окружили десятка полтора груженых возов с приехавшими из Яицкого городка торговыми людьми.

Цеховой Колесников, мужик лет под пятьдесят, рябой и взмокший от крика, устало утер лицо шапкой. Капитан Балахонцев протолкался к его телеге, грубо дернул за рукав пыльного с дороги кафтана.

– Говори, каналья, о чем ты здесь растрезвонил почище соборного колокола? Ну? Чему возрадовался? Поклепные на матушку-государыню слова по ветру сеешь?

Колесников скосил глаза на сурового коменданта – у того между бровей нескрываемая угроза залегла тремя бороздами, – торопливо вскочил на ноги и так, возвышаясь, с телеги ответствовал:

– Да как не возрадоваться нам, господин комендант Иван Кондратьевич! И совсем не попусту трезвонил. Доподлинно так на Яике вышло: объявился живой-невредимый батюшка-государь Петр Федорович! Православный народ к себе сзывает, на престол взойти вознамерился, неправдой отнятый сенатскими лиходеями. Думаю, и матушка-государыня в великой радости пребудет, сладким медом радости лягут ей на сердце такие известия… Ой, господин капитан! – Колесников не договорил: капитан Балахонцев рывком бросил его наземь, ногой на спину наступил, не давая подняться. И, вызверившись, закричал на толпу самарцев с бранью:

– А вы чего уши поразвесили? Вам клюкву без сахару подносят, а вы и рады-радешеньки глотать, благо денег не спрашивают! Запамятовали, как читан был указ государыни Екатерины Алексеевны о смерти ее супруга? И прежь этого случая были слухи о всяких проходимцах, самозваных царях! Марш все по домам, покудова не вызвал солдат из казармы и не взял вас как бунтовщиков в штыки! Прикажу солдатам гнид на ваших затылках перебить до единой! А этого доброхотного звонаря отвести под караул. И держать накрепко сего болвана, покудова не выяснится суть дела на Яике рапортом от оренбургского губернатора генерал-поручика Рейндорпа или от симбирского коменданта господина полковника Чернышева. Подпоручик Кутузов, уведите задержанного!

Под глухой ропот самарцев Илья Кутузов, обнажив шпагу, левой рукой за шиворот потолкал упирающегося и грозящего всеми карами Колесникова к гарнизонной гауптвахте.

Капитан Балахонцев, провожая настороженным, обеспокоенным взглядом неспешно расходившихся с площади горожан, пожевал нижнюю губу, в сердцах чертыхнулся: