Над просторами северных морей - [36]

— Ну и погодка, будь она неладна! — ворчал он. — Прет и прет всякая бяка! Где только берется такая прорва?

— Арктику недаром зовут кухней погоды.

— Выходит, мы сейчас в том самом котле, где ее варят?

— Точно! Легче стало?

— Еще бы! Даже появилась охота пройти чуть дальше того квадрата, который мы намечали вначале.

— Да ну? — обрадовался Костя. — Вот бы… до полюса!

— А что? Когда-нибудь доберемся и до полюса. Но сегодня сможем приблизиться к нему… еще на полсотни верст!

— Макар Давыдович, дорогой! С вами я чувствую себя всегда уверенно. Даешь прибавку!

— Ты мне зубы не заговаривай! Следи за режимом моторов и за расходом горючего. Экономь его!

— Два часа уже иду на экономичном! Специально консультировался у инженера. Он утверждает, что Пе-3 может держаться в воздухе до пяти часов. Если по-умному, конечно.

— Заманчиво, но будем считать так, чтобы хватило вернуться домой…

Монотонно на одной и той же ноте гудят и гудят моторы. Минута за минутой накручивает минутная стрелка часов время, и с каждой минутой на семь километров удаляются «Петляковы» от материка в океан. Летчики приникли к стеклам кабины, не сводят глаз с поверхности воды в надежде найти суда конвоя либо противника. Тщетно. Пусто. От однообразия и скуки клонило в сон. Бороться с ним Лопатину все труднее, и он решил сказать об этом пилоту. Но тот опередил:

— Попробовать не желаете? Прошу! Чудо века — шоколад эрэс! — и подал… обыкновенный сухарь.

Адъютант скептически посмотрел на него, неохотно взял и вдруг почувствовал голод. Откусил кусок, заулыбался.

Константин увидел улыбку, спросил не без умысла: — Что так, Макар Давыдович? Не понравился эрэс?

— Что ты? Только при чем здесь реактивный снаряд?

— Эрэс? Ха-а! То ржаной сухарь!

Летчики посмеялись над полковыми острословами, и Усенко рассказал, как однажды его выручил Гилим. С тех пор в каждый полет он брал такой «шоколад».

«Эрэс» помог: сон пропал, усталость снизилась.

— Сколько до берега, Макар Давыдович?

— Восемьсот с гаком! Наш квадрат, пора начинать поиск.

Самолеты полетели «змейкой». Глаза с большей надеждой вглядывались в гребни волн, в небо. Пусто и пусто… Летчики оживились, когда на море стали попадаться льдины, потом и целые ледяные поля. Белыми бесформенными пятнами они резко отличались от темно-свинцовой воды, казались неподвижными, как заснеженные острова. На одном из полей у самого его края внимание экипажа привлекли подозрительные черные точки. Снизились. Точки зашевелились и… попрыгали в воду. Оказались тюленями.

Облачность продолжала прижимать «Петляковых» к волнам.

Похолодало. Ледяные поля кончились. Опять колыхалась только однообразная морская равнина.

— Все, Костик! — решился Лопатин. — Пора возвращаться.

— А если еще пройдем немного? Чуть-чуть?

— Нельзя бесконечно. Я и так с риском. Бензина не хватит.

— Ну и что. Сядем на воду. Подберут. Главное — найти конвой, сообщить, чтоб не получилось как с семнадцатым.

— Ты прав. Под Сталинградом сейчас совсем плохо… Ну а если не встретим? Мы и так уж вышли за границу зоны! Стой! Что это? — вскрикнул бомбардир.

— Где?

— Слева! Какой-то шар, что ли? Откуда он? И серый.

В стороне от самолета чуть повыше под облаками проносился вытянутый предмет серого цвета, напоминавший шар. Усенко развернул Пе-3 к нему и… замер от удивления: все море до границы видимого горизонта было усеяно знакомыми усатыми дымящимися жуками — пароходами. На равных полукилометровых расстояниях друг от друга плыли они по три в колонне. Колонн таких было десять! С боков и спереди пароходов, сливаясь цветом с серой водой, шли боевые корабли. Дымов за ними не было, но белые буруны от форштевней и за кормами виднелись издали.

Сомнений не было: шел конвой, тот самый, который летчики двух авиаполков так долго и упорно искали, — РQ-18-й!

Константин настолько поразился увиденной картине, грандиозной и впечатляющей, что совсем забыл про ведомого. Чувство тревоги внезапно пронзило его. Он резко оглянулся и обрадовался: Новиков был на месте. Молодец!

А Макар Давыдович деловито считал пароходы, считал боевые корабли, пересчитывал, делал записи в бортжурнале.

— Костя! В строю вижу двадцать восемь транспортов и около тридцати… Нет! Пятьдесят кораблей охранения! — доложил он. — Подсчитаем: конвой по фронту раскинулся примерно на восемь кэмэ да в глубину на четыре. Итого: занимает площадь в тридцать два квадратных километра. Костя! Этот ж целый город! И где? В море. Даже не верится, что такое может быть не во сне!

— Макар Давыдович! Аэростаты! Над ними аэростаты!

Точно! Над каждым пароходом, поднявшись к облакам, в воздухе величественно плыли продолговатые серые камеры аэростатов. Один из них, очевидно, сорванный ветром, несколько минут назад и обнаружили летчики.

С ходового мостика одного из боевых кораблей к облакам взлетели две зеленые ракеты: у самолетов запрашивали опознавательный сигнал: «Я — свой!»

Пилот раз крутнул штурвал вправо, другой, третий — Пе-3 накренился трижды — это и был опознавательный.

— Вот и поздоровались, поприветствовали друг друга! — радовался удаче Константин. На него вдруг нахлынуло какое-то хмельное буйство, и он предложил: — Промчимся бреющим?