Над просторами северных морей - [3]

Константин Усенко старался не замечать тумана, не глядел на него. Одетый в еще новенький черного цвета кожаный реглан, перехваченный на груди лямками парашюта и привязных ремней, он привычно сидел в пилотском бронированном кресле и, положив правую руку на подлокотник, спокойно удерживал ею рог штурвала, только иногда пошевеливая им, когда планка авиагоризонта на приборе отклонялась от силуэтика самолета.

Константин пилотировал машину почти автоматически. Впрочем, внутренне он был настороже и, изменись положение стрелок на приборах, появись в гуле моторов незнакомые ноты или стрясись что другое, — готов был действовать немедленно. Но пока мысли его витали далеко. Усенко думал о превратностях своей судьбы, которая за короткое время уже сделала несколько довольно крутых поворотов. Он анализировал эти повороты, старался осмыслить их, выявить, если можно, закономерности, чтобы попытаться «хоть одним глазом» заглянуть в то недалекое будущее, к которому он сейчас летел.

В ноябре 1941 года 13-й авиаполк, потерявший в боях почти всех летчиков и самолеты, отправили в тыл на переформирование. В Балашове он пополнился летным составом, выполнил учебную программу пикирующих бомбардировщиков, восстановил боеспособность и (по весне выехал в Восточную Сибирь за самолетами. В середине июня машины были получены, и авиаполк собрался в обратную дорогу. И вдруг новый поворот! Приказали: Пе-2 передать морякам, а самим срочно переучиться на Пе-3 и прибыть в Москву.

Пе-3, то есть «Петляков-3», был уже не пикирующим бомбардировщиком, а… двухместным всепогодным истребителем дальнего действия. Собственно, внешне, да и в управлении Пе-3 ничем не отличался от Пе-2, тоже был двухмоторным, двухкилевым. Точнее, конструкция самолета осталась почти та же, только с бомбардировщика сняли воздушного стрелка-радиста, а вместо него установили пятый бензиновый бак, который позволил увеличить продолжительность полета машины с двух часов до пяти. Конечно, было усилено вооружение: для пилота поставили 20-миллиметровую пушку ШВАК и крупнокалиберный пулемет Березина, у воздушного стрелка-бомбардира ШКАС заменили тоже на «березина», а этот ШКАС установили в самой оконечности хвоста — в коке, — так появился пулемет кинжального действия, тотчас в шутку прозванный «пугачом», так как он предназначался не для прицельной стрельбы по атакующим самолетам противника, а для их отпугивания.

Переучивание на новых машинах много времени не заняло. Пилотов «вывозить» на них не потребовалось, а воздушные стрелки-бомбардиры, на которых здесь дополнительно перекладывались еще и обязанности радистов, в прошлом были летчиками-наблюдателями и имели для этого необходимую подготовку. Поэтому летчики сразу приступили к боевому применению: в течение двух дней слетали на учебные воздушные бои, стрельбы и радиосвязь. На третий все было готово к перелету.

В Казани случилась неприятность: на самолете сержанта Новикова в воздухе отказал мотор. Командир авиаполка майор Богомолов вернул его с маршрута, пересадил на усенковский Пе-3, а командиру звена приказал заняться ремонтом и потом догнать полк самостоятельно. Так Костя остался «загорать».

Как только на западе скрылись последние самолеты, Усенко поспешил к местному начальству. Ремонтные службы ремонтировать «чужой» самолет отказались. Из Москвы на сей счет четких указаний не поступало. Тогда летчик на свой страх и риск обратился к директору местного авиационного завода. Директор понял беду, отдал соответствующее распоряжение, и через час на аварийном самолете дружно работала заводская бригада рабочих.

Через сутки мотор сменили. Усенко облетал его и на следующий день, получив разрешение, вылетел в Москву. Но опоздал: в Москве авиаполка уже не было. Накануне он улетел… на Север. Под Архангельск. С какой целью и почему 13-й направили туда и где под Архангельском искать аэродром, никто не знал, даже всеведущий оперативный дежурный.

Выручил присутствующий при разговоре командир транспортного самолета. С его помощью разыскали на карте нужный аэродром, но точную его характеристику «транспортник» не знал — сам там никогда не садился. Знал только одно — аэродром находится неподалеку от Архангельска. И все.

За тайной перелета авиаполка чувствовалось что-то весьма важное. Усенко отказался от обеда и вылетел. Через три часа он уже подлетал к Архангельску. Связь с аэродромом установили быстро. Но он из-за тумана отказался принимать самолет. В те годы авиаметеорология как наука была еще молода, оснащалась весьма несовершенными инструментами, поэтому в прогнозировании допускала ошибки, просчеты, а нередко и сознательные «перестраховки», что, естественно, вызывало у летчиков, особенно у молодых, недоверие, скептицизм. Поэтому и Усенко, получив от «земли» радиограмму, что район закрыт, не поверил, решил сам удостовериться, «влез» в туман и теперь кружил в нем, осмысливая происходящее.

— По расчету времени, — прерывая мысли пилота, загудели телефоны шлемофона голосом Гилима, — Архангельск под нами. Как видишь, данные подтвердились. Нечего мудрить, Костик, надо возвращаться.