Над просторами северных морей - [13]
Между тем берег окончательно исчез под крылом. Впереди и с боков насколько хватал глаз блестела только беловатая морская равнина. Пе-3 летел над ней плавно, ровно, без привычного подергивания. Впрочем, летел ли? Органы чувств не воспринимали движения. Казалось, самолет висел на одном месте. И висел он как-то странно: вроде все время норовил завалиться влево. Константину приходилось быть начеку. Моторы ревели дружно, напористо, но в их гуле, казалось, появились какие-то новые, незнакомые и потому тревожные ноты. Все это настораживало, порождало нервозность. В сознании летчика незаметно началась схватка между разумом и ощущениями. Разум утверждал: все приборы одновременно отказать не могли, их показания правильные, им надо верить, спокойно продолжать полет. Но в сердце все глубже вползал тревожный холодок близкой опасности, а с ним оглушающий, парализующий волю крик инстинкта самосохранения.
Константин оглянулся. Ведомые прижались к его машине вплотную так, будто искали у него, своего командира, защиты.
— Гилим! Сколько мы летим над водой?
— Три минуты.
— Сколько?! — Константин недоверчиво посмотрел на бортовые часы, на наручные: они показывали одинаково.
— Точнее: три минуты семнадцать секунд!
«Всего три минуты, а показалось… вечность! Как же морские летчики летают часами? Что они при этом испытывают? Так же можно сойти с ума! — размышлял летчик над своими ощущениями. — Да! Чтобы летать над морем, как они, надо иметь не нервы, а стальные канаты… А как ведут себя молодые?!» Он посмотрел влево-вправо. Те жались. И тогда лейтенант снял левую руку с секторов газа и, подняв вверх палец, показал его одному и второму. В ответ Новиков и Макаров так радостно закивали головами, будто командир наградил их. В этой торопливости Усенко увидел душевное состояние парней, понял и не осудил. Что делать? Случись сейчас авария, садиться или прыгать придется… в воду! Спасет ли капка, если в округе не видно ни одного суденышка?.. Вода не земля! Там, куда ни ткнулся, всегда доберешься до людей…
Да, нелегко давался первый полет над морем.
За носом самолета появилось чуть заметное туманное облако. Точнее, темная полоска. Усенко вгляделся. Полоска понемногу уплотнялась, увеличивалась, простиралась вширь.
— Ну-у! — с шумом выдохнул Гилим. — Наконец-то берег! Никогда не думал, что он такой желанный! — В голосе бомбардира откровенно звучала радость.
— Шурик! Шо цэ ты стал таким говоруном? Не узнаю.
— А ты?
Летчики облегченно рассмеялись.
Туманная полоска точно была берегом. Но берегом каким-то странным: на нем отсутствовала привычная глазу зелень лесов, кустарников, холмов. Вместо них на совершенно ровной, голой и серой местности до самого горизонта частыми лишаями блестели лишь бесформенные пятна водоемов. Приглядевшись, Константин с трудом узнал в этих пятнах болота и озера. У их берегов голубели полоски воды, а всю середину занимали… льдины. В разгар лета в воде плавал настоящий лед?!
«Это же… тундра!» — догадался летчик. Так вот какая она! Унылая, однообразная, пугающая не только пустотой, безжизненностью, но и холодом!
На карте Константин отыскал черную точку с надписью: «Изба». Захотелось посмотреть, как она выглядит с воздуха, а заодно уточнить место нахождения группы. Но сколько он ни вглядывался, ни напрягал зрение, никакого подобия избы не нашел. Ошиблись картографы? Или с воздуха ее не отыскать? Как же тогда ориентироваться в такой местности?!
— Радиосвязь с «Розой» установлена! — сообщил Гилим.
«Роза» — позывной Энска. Значит, скоро аэродром!
В серой бесконечности тундры появилась петляющая речушка, намного полноводнее тех, которые попадались прежде. Речушка нырнула под самолет, чуть раздвинула крутые берега и уперлась в синь моря. На северном берегу ее между тундрой и морем небольшой складкой вспухло плоскогорье, за которым вдали горбилась невысокая сопка.
— Где-то здесь и должен быть Энск, — говорил, разглядывая местность, Александр. — Вот заливчик, ребята зовут его Каньоном, река… Стоп! Вижу!
— Где? Покажи!
— Да вон, за устьем реки на том берегу между грудами камней лысины видишь? Это ж выбоины от посадок самолетов! Посадочная полоса! А вон и самолеты! Наши!.. Вышли, Костик, точно, всем чертям назло!
Теперь и Константин разглядел таинственный аэродром: вытянутая в северо-восточном направлении узкая площадка, одинокий бревенчатый домик с небольшой мачтой радиостанции, склад — штабель бочек, подальше — в сторону моря — смутно угадываемые очертания посадочной полосы, настолько ограниченной, сжатой оврагами и грудами камней, что, если б не белые полотнища Т, признать ее за аэродром было бы невозможно. Летчик невольно вздохнул, вспомнив деревянную ВПП на запасном аэродроме. Увы!
И все же то был аэродром. По краям серо-зеленой площадки виднелись редкие капониры с самолетами, в склонах оврагов темнели входы в землянки, подле них тройками стояли зелено-голубые Пе-3 и жиденькая толпа людей, приветливо махавшая руками.
У посадочного знака появился белый мазок дыма: финишер зажег дымовую шашку. Ветер был настолько сильный, что прижал дым к земле и прикрыл им часть посадочной полосы. Что было особенно приятно, ветер дул строго в бок! В Энске все было так, как обещал Жатьков.
В книге подполковника запаса П. И. Цупко рассказывается о славных боевых делах первых летчиков-пикировщиков в годы Великой Отечественной войны. С большой теплотой автор пишет о своих товарищах по оружию — бесстрашных летчиках дважды Герое Советского Союза В. И. Ракове, Героях Советского Союза генерале Е. И. Кабанове, полковниках К. С. Усенко, М. А. Суханове, Г. В. Пасынкове и многих других.
В книге автор рассказывает о боевых делах летчиков-торпедоносцев Героев Советского Союза А. Богачева, М. Борисова, И. Рачкова и других, топивших фашистские корабли и транспорты на Балтике в годы Великой Отечественной войны. В сокращенном варианте повесть была опубликована в 1978 году в журнале «Наш современник» и отмечена премией.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В первые же дни Великой Отечественной войны ушли на фронт сибиряки-красноярцы, а в пору осеннего наступления гитлеровских войск на Москву они оказались в самой круговерти событий. В основу романа лег фактический материал из боевого пути 17-й гвардейской стрелковой дивизии. В центре повествования — образы солдат, командиров, политработников, мужество и отвага которых позволили дивизии завоевать звание гвардейской.
Полк комиссара Фимки Бабицкого, укрепившийся в Дубках, занимает очень важную стратегическую позицию. Понимая это, белые стягивают к Дубкам крупные силы, в том числе броневики и артиллерию. В этот момент полк остается без артиллерии и Бабицкий придумывает отчаянный план, дающий шансы на победу...
Это невыдуманные истории. То, о чём здесь рассказано, происходило в годы Великой Отечественной войны в глубоком тылу, в маленькой лесной деревушке. Теперешние бабушки и дедушки были тогда ещё детьми. Героиня повести — девочка Таня, чьи первые жизненные впечатления оказались связаны с войной.
Воспоминания заместителя командира полка по политической части посвящены ратным подвигам однополчан, тяжелым боям в Карпатах. Книга позволяет читателям представить, как в ротах, батареях, батальонах 327-го горнострелкового полка 128-й горнострелковой дивизии в сложных боевых условиях велась партийно-политическая работа. Полк участвовал в боях за освобождение Польши и Чехословакии. Книга проникнута духом верности советских воинов своему интернациональному долгу. Рассчитана на массового читателя.
«Он был славным, добрым человеком, этот доктор Аладар Фюрст. И он первым пал в этой большой войне от рук врага, всемирного врага. Никто не знает об этом первом бойце, павшем смертью храбрых, и он не получит медали за отвагу. А это ведь нечто большее, чем просто гибель на войне…».