Над пропастью - [66]

— Что слова! Что тон! Хуже, когда не нравится все поведение! Откровенность за откровенность: очень не нравится, господин верховный…

— Не надо переводить, — решительно перебил Нагорный. — Слова, сказанные в запальчивости… Не надо. Я предлагаю сделать перерыв. — Он говорил спокойно, просил всех не спеша обсудить, не горячиться…

Пулатходжаев думал об одном: провал. Провал не только всего дела. Провал… Надо уходить и — немедленно!

— Сделаем перерыв, — согласился он. — Товарищ Нагорный прав, не надо горячиться и доводить наше общее дело до ссоры. Подумаю я, поразмышляйте и вы. Если есть острая необходимость посоветоваться с командованием, советуйтесь… Объявляется перерыв на один час! Послы остаются здесь! Али Ризо, обеспечьте их охрану, — распорядился Пулатходжаев. Воспользовавшись шумом, он шепнул стоявшему рядом Али Ризо: — Уходим! Данияр держит отряд наготове… Выйдешь после меня!

Курбан, незаметно наблюдавший за Пулатходжаевым, почувствовал неладное и решил последовать за ним. Но крепко вцепился в локоть ишан Судур.

— Дитя мое! Мы — послы… Мы пришли для мирных переговоров, и наше слово — ему нет цены… Это — мир… Покой… Человеческие судьбы и жизни, и судьба народа, и новая жизнь… — Курбан плохо слушал, о чем там бормочет старик. Что-то было возле дверей, выходили — и вдруг натолкнулись: заперто! За дверью шум.

Нервно подрагивает лицо Нагорного. Зло бросает Морозенко:

— На твоей голове чай кипятить!.. Надо было держать. Удержать! Уйдет!

Морозенко:

— А что ж мне его слушать так долго, я не каменный. Не уйдет. Достанем!

Курбан шел к ним, волоча на себе ишана Судура, тот все что-то бормотал.

Грохнула дверь. В комнату вбежал красноармеец.

— Товарищ Морозенко! Пулатходжаев уходит! С отрядом! — прокричал он.

В дверях давка. Слышалась беспорядочная стрельба.

Морозенко зычным голосом отдавал приказы:

— Не стрелять! Брать живьем! Только живым брать!.. Второй эскадрон… пошел!..

В настежь распахнутые ворота ушли в погоню за отрядом Пулатходжаева один за другим три эскадрона. Стало тихо. Возле ворот лежали трупы порубленных и застреленных красноармейцев. Морозенко с Нагорным обошли это страшное место. Морозенко повторял хрипло: «Взять — живым!» Нагорный протирал пенсне мятым платком, оглядываясь, как слепой.

Курбан и ишан Судур прошли в конюшню, находившуюся слева от ворот, но ни коней, ни Гуппанбая с людьми здесь уже не было.

— Попросим коней? — Ишан Судур смотрел на Курбана в растерянности — беспомощный, жалкий старичок…

Курбан горько улыбнулся.

— Пойдемте, учитель, — сказал он.

— Да, да! — согласился хазрат. — Какой позор!..

Они прошли через ворота. Никто их не остановил.

По холмистой степи, в сторону Кукташа, уходил отряд Пулатходжаева. За ним гнались эскадроны Морозенко.

— Не догонят… — невнятно проговорил ишан Судур, вглядываясь в долину.

«Куда они денутся?» — про себя усмехнулся Курбан.

Промолчал. Перейдя мост, они пошли не по дороге, а, свернув направо, медленно побрели в тени высокого холма, по северной его стороне.

35

Последнее время мамаша Тиник жила словно в сладком сне. Бездетная вдова, уже стареющая женщина, она вдруг обрела то, чем обделила ее судьба, те годы, когда все, казалось, достигнуто: ведь она была богата, очень богата, а кому не известно, что это главное? Разве может быть несчастлив богатый человек? Разве может быть он чем-то обделен? Богатый человек не может быть одинок.

Мамаша Тиник уже немолода, да и вдоволь насмотрелась она на тех, кто имел власть над ней. Четвертое замужество — об этом она не думала. Хватит. Она обрела сына! Ибрагимбек часто навещал ее. Когда уезжал далеко, непременно напоминал о себе. Редкая мать видит в родном сыне столько заботы и внимания, сколько выпало на счастливую долю вдовы Тиник. Вот и теперь Ибрагимбек ушел в сторону Душанбе. Нет, он не с посольством, он будет кружить со своим отрядом где-то неподалеку, неспокойно у него на душе и быть далеко, в неведении, — это выше его сил.

Айпарча по-прежнему чувствовала себя пленницей, тосковала по дому. Эта поездка навевала на нее скуку. Женщины вообще плохо чувствуют себя в пути, как бы ни было интересно им, душа там, где есть крыша над головой. А здесь что? Скрип колес, мерное покачивание, а смотришь — вокруг степь да серые холмы…

— Эге-ге-ге-ей!.. Карава-а-ан! — послышалось со скалы.

Всадники, сопровождающие караван, остановились, увидели двоих. Один перестал размахивать снятой чалмой, спускается.

Тонготар поскакал навстречу. Увидев, узнав, весело приветствовал Курбана. Понятно, тут же посыпались вопросы. Курбан, закручивая чалму, устало поморщился:

— Помогите-ка лучше хазрату.

— Спешу! — Тонготар хлестнул коня.

Ишан Судур медленно спускался по крутому склону холма. Тонготар подскакал, помог хазрату подняться в седло, сам повел коня в поводу.

— Не встречали ли в пути всадников? — спросил ишан Судур.

— Э, мало ли тут всякого сброда, — неопределенно ответил Тонготар.

— Ибрагимбек отправился туда?

— Да, — как эхо, ответил Тонготар.

Подъехали.

— Здравствуйте, госпожа, — почтительно поклонился ишан Судур, увидев мамашу Тиник. — Я о вас слышал так много доброго! И судьбе угодно было встретить вас вот так, в степи… Куда путь держите?