Над нами синее небо - [37]

Однако дело было не только в листовках и разных других призывах с Запада. В памяти еще сохранился неприятный горький опыт 1948 года, когда перелет на Запад, иногда даже целыми семьями, не был редким явлением. С той поры прошло всего лишь три года, но обстановка теперь была уже в корне иной, и все, кто нес ответственность за отбор летчиков, говорили себе: «Черт никогда не спит». Естественно, не обошлось без осложнений. Речь шла о весьма важном вопросе, решение которого нередко определяло судьбу человека, — о доверии или недоверии к людям.

Первую тревогу вызвал случай с надпоручиком Костечкой. Это был опытный летчик, ответственно относившийся к своим служебным обязанностям, но в то же время далеко не скромный в личной жизни: женщины, алкоголь, денежные долги. Долго колебались, стоит ли допускать его к полетам на реактивном самолете. Расходились во взглядах, и даже генерал проявлял не свойственную ему нерешительность. Ему было жаль хорошего летчика и израсходованных средств.

«Дай мне сотню крон, я возвращу долг в долларах с процентами. Улетаю», — обратился однажды к кому-то из друзей Костечка, будучи уже немного выпивши.

— Почему вы еще колеблетесь? — спросил капитан генерала, когда стало известно о намерениях надпоручика. — Разве мог бы кто-нибудь высказать такую мысль, если бы серьезно к этому не готовился?

— Глупости, Елинек, — заметил генерал. — Знаешь, уже давно был бы конец света, если бы осуществилось все, что люди говорят за рюмкой водки.

— Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке, — ответил капитан любимой пословицей своей жены. Всякий раз, когда жена произносила ее в гостях, для капитана это означало, что наступило время идти домой. Но поскольку сейчас на столе в кабинете генерала ничего, кроме бумаг, не было, то поговорка прозвучала как веский аргумент.

Генерал вызвал по телефону работника отдела кадров.

— Отстранить Костечку от полетов, — приказал генерал, когда вызванный работник вытянулся перед ним. — За недостойное поведение в личной жизни и ошибки в политических взглядах.

После перевода на тыловую службу Костечка повел себя еще хуже: пил, скандалил, не вылезал из долгов. В конечном счете пришлось бесславно уволить его с военной службы. Капитана долго терзала мысль о том, что этот случай остался на его совести.

Совершенно иные обстоятельства были связаны с капитаном Тлукой. В части его прозвали «строитель храма». Правда, эта кличка была далеко не точной. Хотя Тлука и был по профессии каменщиком, он никогда не работал на строительстве храма, а только лишь принимал участие в его ремонте. Занимался этим уже больше года в свободное время по воскресеньям. Конечно, об этом знали все. Вначале люди удивленно пожимали плечами, а политруки старались его убедить, что такая работа принижает достоинство офицера и нужно с ней покончить. Но Тлука не обращал внимания на их слова, и со временем в части привыкли к тому, что он таким оригинальным образом использует время своего отдыха. Тем более что служебные обязанности им выполнялись хорошо, а по политической подготовке он считался одним из лучших.

Но наступил момент, когда надо было решить вопрос, быть или не быть ему летчиком на реактивном самолете.

«Доверия не заслуживает, — указывалось в проекте решения, представленном командиром части. — Религиозный холуй».

«Политрук исполнял, — подумал капитан, читая проект. — Религиозный холуй — это его формулировочка».

Может быть, не желая подрывать авторитет политрука части или потому, что ему показалась правдоподобной религиозная приверженность Тлуки, капитан согласился с проектом решения.

— Еще подумаем, — сказал генерал, выслушав точку зрения капитана.

Раньше чем пришли к окончательному выводу, капитана пригласил к себе ксендз, прогрессивное отношение которого к социализму было широко известно.

— Вы, очевидно, считаете себя принципиальным политруком, — обратился ксендз к капитану, все еще удивленному приглашением и старавшемуся предположить, что может получиться из этого разговора.

— Вот вы решительно намерены принести несчастье офицеру за то, что он кое-что ремонтирует в костеле. А вы с ним-то беседовали?

— Не беседовал. А разве здесь нужен разговор? Реактивные самолеты и костел несовместимы, товарищ… — сказал капитан и сам на себя разозлился за оговорку. Но ксендз оставил это без внимания.

— Поговорите с ним. Политруку положено прежде всего беседовать с людьми. Или я неверно думаю? Ведь это еще никогда никому не приносило вреда.

Когда расставались, ксендз попросил:

— Передайте мой привет генералу. — И, заметив вопросительный взгляд капитана, добавил: — Были вместе с ним в концентрационном лагере.

На другой день капитан заехал в часть, где служил Тлука, и выждал время, чтобы поговорить с ним с глазу на глаз.

— Строишь костел? — начал капитан, как только уселись в кабинете политрука.

— Ремонтирую, товарищ капитан, — уточнил Тлука.

Капитан ожидал, что, признаваясь, летчик будет смущаться, краснеть, но ничего подобного не было.

— Зачем это нужно? — спросил капитан.

— Чтобы не развалился, — без тени иронии ответил Тлука.

— Почему тебя это так волнует? — поинтересовался капитан. — Ты же летчик, а не каменщик.