Над квадратом раскопа - [3]

Омытые дождями, обдутые и очищенные ветром лучше, чем рукой археолога, прямо на песке лежали кучи черных камней, отмечая места древних очагов. Их было здесь около десятка, они протянулись цепочкой по дюне параллельно морскому берегу, а вокруг каждого из них, словно очерчивая территорию древнего жилища, в лучах солнца сверкали обломки кварца и горного хрусталя.

Зрелище было сказочно великолепным. Все искрилось от капель влаги, играло красками — и густо-зеленая с белыми и розовыми пятнами тундра, и желтый, белый, коричневый песок с разноцветной галькой, и пенные гребни накатывающихся волн.

Сбросив рюкзак и шагая от очага к очагу по этой волшебной сцене, я впервые выбирал из россыпи кварцевых осколков маленькие скребки и скребочки, проколки, ядрища, какие-то орудия, напоминавшие небольшие долотца, плоские, вышлифованные углом ножи и граненые наконечники копий и гарпунов из сине-серого шифера. Рядом с очагами лежали шлифовальные плиты из красного и розового крупнозернистого песчаника, топоры и тесла из черного роговика и синеватого сланца, припасенные для таких же орудий, и даже два обломка наконечников стрел из плотного бледно-розового кремня, попавшего сюда, вероятнее всего, с берегов Северной Двины.

Потом мне не раз случалось находить на берегу такие вот расчищенные ветром остатки древних поселений. Они стали привычны, как море и тундра, многие их загадки перестали существовать для меня, но в тот раз было все иначе. Тогда я забыл обо всем — о кончавшейся командировке, о времени, о цели маршрута. Встреча с древними поселениями Терского берега задержала меня не на неделю, а на несколько последующих лет, когда я снова и снова возвращался на эти дюны уже как археолог.

2

Настоящий интерес к работе появляется вместе с загадкой, требующей своего решения. На Терском берегу загадки, в прямом смысле слова, лежали на поверхности, но найти их решение оказалось не просто.

Главная трудность заключалась не в определении назначения предметов, сделанных рукой древнего человека, хотя перейти от кремневых орудий к кварцевым для каждого археолога всегда сложно: иные свойства материала затрудняют «узнавание» предмета, требуют наметанного глаза и знания места, которое этот предмет занимал в жизни древнего человека. Во всем остальном ничего не меняется: кварцевым скребком пользовались так же, как скребком кремневым; кварцевый наконечник стрелы точно так же крепился к древку, как кремневый, шиферный, сланцевый или костяной. Каменный боек топора, независимо от материала и формы, зажимали в деревянную или роговую муфту. Отличить наконечник дротика от каменного жальца поворотного гарпуна для морской охоты — на нерпу, морского зайца, белуху — можно было по мелким особенностям, вроде широкого плоского насада, предполагавшего узкую прорезь в костяном гарпуне, куда наконечник вставлялся.

Загадочно было другое — такое вот препарированное состояние мест древних стойбищ, расположение этих древних поселений, их возраст, хозяйство, быт людей, которые на них жили. Все это заставляло с особым вниманием вглядываться в окружающий мир, чтобы понять, какие действовали здесь факторы.

Была и другая трудность. Если в нашей средней полосе на месте древнего поселения почти всегда залегают слои нескольких культур и в их определении можно идти от известного к неизвестному, то здесь, как убеждал опыт предшествующих исследователей, было неизвестно решительно все, и разница в несколько тысяч лет почти не отражалась на облике каменных орудий.

Разбирая каменные кучи, можно было видеть, что камни некогда служили обкладкой стенок древних очагов, вырытых в песке. Разрушение начиналось с того, что верхние ряды камней обваливались, погребая под собой угли. Дальше в дело вступал ветер. Передвинуть тяжелые камни ветер не мог. Он уносил песчинки, выгребал их из-под камней, и те постепенно опускались все ниже и ниже, пока не оказывались на дне выдувов или на ровных галечникових террасах, словно спроецированные на гигантские природные планшеты, созданные ветром и морем. Здесь не нужно было вести раскопки: все лежало на поверхности — ходи, отмечай на плане и собирай находки… В других случаях попадались полуразрушенные дюны, где в котловинах возле очагов вместе с углями лежали обломки обожженных костей и — очень редко — мелкие черепки от горшков, в которых древние поморы варили пищу. Все предметы концентрировались исключительно возле очага, как бы очерчивая пределы жилища, в то время как в промежутках между жилищами можно было найти лишь редкие отщепы кварца. И тут вставал естественный вопрос: почему же выдувы очерчивают именно площадь жилища?

Не меньшей загадкой представлялось мне расположение стоянок.

Я не мог понять, почему эти люди селились не на сухих, хорошо прогреваемых солнцем южных склонах холмов, закрытых от пронзительных северо-восточных ветров, не возле устья рек и порогов, где над кипящим потоком выпрыгивает из воды сильное тело серебряной семги, идущей вверх на свои нерестилища, а в местах, казалось бы, совсем для этого непригодных.

Древние обитатели Терского берега селились на низкой, третьей от моря, гряде дюн, открытой устойчивым, самым холодным ветрам. Словно наперекор очевидному, они устраивались не на юго-западном, солнечном и теплом, а на юго-восточном склоне останцев высокого берега; занимали самые высокие, самые открытые места на террасах, по которым из конца в конец мог прогуливаться любой из местных ветров, а если останавливались возле одного из ручьев, берущих начало из близлежащего болота или озерка, то всегда на восточном, а не на западном его берегу.