Над квадратом раскопа - [20]
Я знал, что верхнепалеолитические охотники на северных оленей ловили в реках Европы лососей, то есть разновидность семги; мог перечислить наиболее известные их поселения, откуда происходили наиболее замечательные произведения искусства, в том числе и знаменитая пластинка с изображением оленей и лососей, найденная при раскопках пещеры Лортэ; знал по репродукциям фигуру мужчины в маске оленя во время ритуального танца из пещеры Трех Братьев, но связать это все именно так, как связалось теперь, найти место каждого из этих явлений в действительности стало возможно только после рассказа старого рыбака о первобытной магии саамов.
Олени и лососи. Гравировка по кости (пещера Лортэ, Франция).
Археология повернулась ко мне неожиданной стороной, и то, что раньше казалось целью, — изучение орудий, реконструкция быта — вдруг предстало всего лишь средством, путем, ведущим к познанию чего-то иного, более важного, к чему я смог прикоснуться впервые на этой северной земле. Я понял, что мне следует снова вернуться к спокойным, извилистым речкам и озерам нашей среднерусской полосы, на берегах которых я начал задумываться над отношениями человека и природы и откуда начинались охотничьи тропы далеких предков саамов-оленеводов, — вернуться, чтобы попытаться разрешить не частные, а общие вопросы, рано или поздно встающие перед исследователем, в какой бы области науки он ни работал.
Терский берег. Вверху — обширные выдувы, обнажающие древние почвы; внизу — шлифовальная плита рядом с разрушенным древним очагом.
Терский берег. Вверху — остатки неолитического поселения; внизу — кварцевые орудия, собранные возле очага.
Терский берег. Шиферные «жальца» поворотных гарпунов.
Терский берег. Семга — одна из «основ» здешней жизни.
Терский берег. Вверху — олени на старых ягельниках; внизу — на морской тоне.
Терский берег. Быстрые, порожистые реки в мокрых тундрах хранят в своих водах «память» о былых колебаниях береговой линии; внизу — лапландский олень, «свидетель» последнего великого оледенения.
Терский берег. Остов саамской куваксы.
Глава II
«Дом» и мир
Еще вчера краснели, наливаясь соком, леса. Еще вчера плыла по горизонту голубая, пьянящая дымка пробуждающейся земли и под обрывами со вздохами и слезами стаивали последние грязные пласты снега, открывая лабиринты мышиных ходов. А сегодня вдоль канав, вдоль изгородей, по откосам сияют золотые созвездья мать-и-мачехи, вспыхивают пушистыми взрывами соцветия ивы, разбегается вширь мурава пробивающейся травки и из-под прелого прошлогоднего листа поднимает хрупкие лиловые кисти изящная лапчатка. Все рвется с неистребимой силой жить, наверстывая потерянные в зимней спячке дни. И, прислушиваясь к шуршащему, вздыхающему, вспухающему жизнью лесу, сквозь птичий гомон, звон последних, сбегающих ручейков можно было слышать сладкий и страстный треск лопающихся почек…
Эту весну и я ждал с нетерпением.
Последние лето и осень на Терском берегу заставили меня заново взглянуть на свою работу. Решение частных, в сущности, вопросов, какие встают перед каждым археологом, — время существования тех или иных поселений, быт и хозяйство живших там людей, их отношения с соседями, — неожиданно вывело меня на другую тему: я задумался над взаимоотношениями древнего человека с окружающей его средой. Это не было совершенно новым вопросом. Нельзя было изучать историю человечества, не затрагивая эту проблему. Но она всегда оставалась второстепенной, образуя как бы второй план, на фоне которого разворачивались исторические события.
А это было не совсем верно.
Как показали исследования последних десятилетий, в системе отношений «природа — человек» природа выступала отнюдь не пассивным, тем более страдательным партнером. Человеку только казалось временами, что он берет над природой верх; что не природа ему, а он природе диктует свои законы, которым она начинает послушно следовать. Чем дальше развивалась наука, чем глубже она постигала систему Вселенной, в которой человеку отведено не малое, но и не столь уж большое место, тем чаще тот или иной исследователь склонялся к мысли, что путь прогресса определяется отнюдь не навязыванием природе наших желаний. Наоборот, этот путь требует самоограничения, вдумчивого и неторопливого постижения законов и закономерностей природы, умения ими пользоваться, поскольку человек в своей биологической сути по-прежнему остается частью природы, подчиняется законам биосферы.
Терпеливая, гибкая, самовосстанавливающаяся природа отступала перед натиском человека все последние столетия, пока он овладевал силами пара, электричества, атома, развивал металлургию, химическую промышленность, используя ресурсы Земли, уничтожая и перерабатывая для своих нужд огромные количества биомассы. Богатства биосферы казались человеку неисчерпаемы. Он вырубал леса, распахивал степи, создавал огромные водохранилища, собирался растопить ледники на горах и направлял в обратную сторону воды рек. Но внезапно все изменилось.
После сотен лет победоносной войны с природой за какие-то полтора-два десятилетия выяснилось, что все это не так просто и не так хорошо. Что, беря у природы, ей обязательно нужно давать соответствующую компенсацию. Что при концентрации промышленных предприятий необходимо создавать вокруг них обширные леса и парки, создавать искусственные водоемы и очищать воду. Что вырубленные леса не восстанавливаются сами, а их исчезновение резко меняет климат в худшую сторону. Что огромные водохранилища на месте бывших лугов и полей катастрофически нарушают сложившееся за тысячелетия экологическое равновесие. И если человек заинтересован в собственном будущем, он должен со вниманием относиться к своему настоящему, в первую очередь к природе, которую получил в наследство от предшествующих поколений.
