Над Кубанью. Книга вторая - [53]

Павло выезжал с тяжелым сердцем. Неохотно его отпускал отец. Он боялся без сына не управиться в поле. Когда мать выскочила на крыльцо попрощаться, Лука грубо ее окликнул. У Перфиловны брызнули слезы. Она махнула рукой и сутулясь ушла.

Бремя, принятое Павлом, казалось, было тяжко и неблагодарно. Ощупью ходил он по новой жизни.

Уже за станицей, у Бирючьего венца, их нагнал Шаховцов. На дрожках-бегунцах за спиной Василия Ильича сидел радостный Петька.

— Батарею шукать? — спросил Павло безразличным голосом.

— Вместе с вами, Павел Лукич.

Донька внимательно оглядела Шаховцова и равнодушно-принялась за семечки, смахивая с губ шелуху ребром ладони. Мостовой кивнул Шаховцову и прикрыл глаза. Сенька сидел печальный.

Золотая Грушка всплыла на горизонте. Тачанка катилась вниз. Сенька провожал глазами каждый куст угрюмой Бирючьей балки, чутко угадывая отдаленный рокот реки. Тяжелые мысли лезли в голову. Ему хотелось вернуть прежнее житье, беззаботные игрища степных ночевок. Горечи детства казались теперь безобидными. Привычный уклад жизни был расшатан новой и небывалой войной… Но разве отличался их тяжелый крестьянский труд от тягостей походов и сражений? Вспомнил Сенька, как надрывно тащили буккер карагодинские и Хомутовские кони. Утоптанная скотом гулевая земля — толока — не поддавалась вспашке. Пришлось отвернуть второй лемех и, недосыпая, ночами подкармливать тягло. Мишка был рад бескорыстной помощи друга. Сколько горячих часов провели они, шепчась под сырыми зипунами.

Недаром опечалился Миша, узнав об отъезде Сеньки.

— Счастливый ты, везде бываешь… воюешь.

У облучка прислонены две винтовки, а в ногах вещевой мешок с бельем и патронами. Возможно, придется опять воевать… Вон сверкает аксайский плуг, и, покачивая сильными рогами, идут красномастные волы. Пого-ныч покрикивает, схватившись за ручки плуга, а в отдалении, у коша, поднимается витой столбик дыма. К табору скачет мальчишка, взмахивая локтями.

ГЛАВА XXI

Узнав о сдаче Екатеринодара войсками кубанского правительства, Корнилов круто свернул к югу. С боями форсировав Кубань и Лабу, пробился в Закубанье, ожидая встретить сочувственное отношение горных казаков и адыгейцев. Кроме того, он предполагал соединиться с частями Филимонова — Покровского. Но из восьмидесяти семи станиц Закубанья восемьдесят пять признали Советы, выслав на борьбу с Корниловым мелкие вооруженные отряды.

Собранная в крепкий вооруженный кулак Добровольческая армия все же с трудом раздвигала мало сплоченные отряды красногвардейцев. Постоянные бои истощали и нервировали белых. На Юге создавалась обстановка рабочего Севера, и подступы к Екатеринодару охранялись так же, как к Питеру.

Отягченный сомнениями, командующий мятежной армией искал моральной поддержки в общении с генералами-единомышленниками.

— Я верю — мы победим, Антон Иванович, — сказал Корнилов Деникину, располагаясь на ночлег в тесной комнатке, — останусь я жив или погибну, запомните одно: нельзя прощать им сегодняшнее, нельзя… Это дурачье, злое и невежественное, должно быть наказано…

Корнилов, не раздеваясь, прилег на рядно, постеленное поверх соломы.

Шинели, кисло попахивая, просыхали у печки. Пришел Неженцев. Корнилов предложил ему присесть. Неженцев подвинул к Деникину котелок.

— Вам, Антон Иванович, и Лавру Георгиевичу, сказал он, — яйца. Еле-еле достали.

Деникин, с трудом стягивая мокрые сапоги, покашливал. Он устал, и по нездорово розоватому лицу разошлись синеватые старческие жилки. Неженцев-помог ему. Деникин поблагодарил, очевидно тронутый услугой.

— Кто в охранении? — спросил он, отставляя подальше сапоги.

— Марков…

— Люди расквартированы?

— Не все. Устроились сносно только юнкера Баров-ского и мои… — Неженцев помялся. — Из-за квартир драка.

— Драка?

— К сожалению, да. Все рыщут в поисках сытых жилищ, но жители сбежали. Провианта нет, холодно, бр-р… — Неженцев пощипал усики, смущенно крякнул. — Мои офицеры экспроприировали две лавчонки… Обнаружили сухари, консервы, рис.

— Ну? — брезгливо протянул Деникин, опасливо поглядывая в сторону задремавшего Корнилова.

— Нашли применение, — голос Неженцева булькнул смехом. — Офицеры ободраны, грязны, свирепы… Ломают замки лавчонок… из-за каждого ящика провианта — борьба. Историческая аналогия: солдаты можайской дороги… Отступающая армия Наполеона.

Корнилов приподнял веки.

— Вы не совсем правы, Митрофан Осипович.

— Вы не спали? — смутился Неженцев.

— Я все слышал, аналогия неверна, — сказал Корнилов, быстрым движением расстегивая пуговицы френча. — Мы ведь наступаем. Корпуса же Бонапарта, продвигаясь от Немана, чувствовали себя гораздо лучше.

Поставленная на табурет жестяная лампа мигала. Плоский фитиль накалился, чадил. За дощатой дверью вполголоса разговаривали адъютанты. Изредка доносились отдаленные громовые раскаты. Все знали — арьергард Маркова, перешедший в сторожевое охранение, в любую минуту может быть атакован, так же как и авангард Богаевского, так же как и ядро, расположенное на отдыхе. Кругом враги. И даже это оставленное жителями селение было таинственно страшно. Будто, покинув дома, люди отравили их ненавистью.