Над горой играет свет - [23]
Я представила его в лесной глуши, как он пьет воду прямо из ручья, а питается крадеными курами. Эта выдумка огорчила меня, но и порадовала: бегает человек где захочет, радуется вольной жизни. Дядя Бен смотрит с робкой усмешкой на маму, будто узрел Творца Вселенной. В его глазах явный отблеск безумия. Ах, если бы я лучше знала своих дядей, которые неведомо где… еще одно если бы.
Рядышком с мамой дядя Иона. Положил руку ей на плечо, будто боится, что ветер унесет ее в синие дали. А мама… даже этот немыслимо растрепавший ей волосы ветер и липнущая к коже западновирджинская пыль были ей нипочем, уперла руки в боки и кокетливо выставила бедро. Голова откинута, полузакрытые глаза устремлены в объектив без малейшего смущения. Она одна такая на свете, моя мама.
По крыше застучал дождь, все сильнее и сильнее, вскоре грохотало не только над моей головой, а со всех сторон. Гроза наконец явилась. Заглушила все шорохи, а я снова опускаю руки в груду сокровищ, чтобы выудить очередное.
И натыкаюсь на снимок, который заставил меня подскочить, по спине пробежал озноб. Мика со вздувшимся лицом, руки и ноги в ссадинах и синяках. Я тоже вся в синяках, волосы всклокоченные и свалявшиеся. Губы у обоих стиснуты, будто мы уже бездыханные.
Переворачиваю фото, читаю:
Взгляни, сестричка, что я сделала с твоими детками! Хо-хо! Это тебе за то, что ты украла у меня Джексона.
В горле набух комок, во рту появился металлический привкус: то лето ударило по мозгам, и картины, вспыхнувшие в памяти, были страшнее зудящих шершней.
Внезапно захотелось поджечь все это, чтобы от моих сокровищ осталась только кучка пепла. Да, поджечь и спалить этот проклятый дом со всеми его потрохами. И уйти прочь, а потом всю жизнь ждать, что будет. Плясали на окнах занавески, ветер шуршал бумагами, луна освещала все разложенные на кровати улики. Я грубо выкрикнула:
— Бабушка, прекрати! Я же стараюсь, как могу!
Я топнула ногой. Потыкала кулаком воздух. Я, давным-давно взрослая тетка, готова была выть на луну. Я изо всех сил хлопнула дверью. Задрожал косяк, задрожали балки, весь дом задрожал, и земля подо мной стонала и содрогалась.
— Ненавижу тебя! Чтоб ты сгнила в аду! — заверещала я, снова превратившись в маленькую девочку, которая не придумала ничего лучшего, как орать на призраков. Но я была взрослой маленькой девочкой, которая осознанно решилась выкричаться, чтобы выплеснуть злость. Мне это было необходимо. Я и так долго сдерживалась, слишком долго.
Я стояла посреди комнаты, ждала, что теперь будет. И вскоре почувствовала, как смеется тетя Руби, хохочет над моими растрепанными волосами, над мятой одеждой, над тем, что от меня несет кофе вперемешку с водкой, над моими горящими потными щеками, над моим искаженным воспоминаниями лицом. Я высунулась в окно, под ласковые прохладные струи, меня окутала влажная пелена тумана. Отойдя от окна, прошлась по комнате, громко топая. Ну все, рядом больше никого.
Никто из призраков не посмел бы сейчас ко мне приблизиться.
ГЛАВА 8. Все зло в этой женщине
Я будто разомлевшая кошка развалилась на полу в холле, с карандашами. Надо было соединить по порядку точки на странице, чтобы дорисовать рисунок. Я рассеянно прислушивалась к позвякиванию льда в папином вновь наполненном бокале и к хихиканью Энди за дверью, которого что-то развеселило. Внезапно эти звуки перекрыл капризный голосок мамы:
— Мне тоже налей. Устала, и очень жарко.
— Будет сделано, — «я-весел-хоть-мне-не-до-смеха», вот с какой интонацией произнес он.
— Поторопись. Я придумала, как уладить наши проблемы.
Я на животе подползла к двери в гостиную, чтобы все увидеть и услышать.
Папа поставил мамин стакан на кофейный столик и уселся в свое зеленое кресло.
— А что же у нас случилось?
Отпив большой глоток, мама плюхнулась на диван и прижала стакан ко лбу.
— Кручусь целыми днями, некогда подумать о себе.
— Опять тебя понесло.
— Это тебя вечно носит неизвестно где.
— Я всегда вовремя прихожу к ужину.
— Ура! Мой муж является домой покушать. Ой, я хотела сказать оту-у-ужинатъ. Не такая уж безнадежная деревенщина. — Она скосила глаза к переносице. — «И эх, дя-рё-вы-ня моя, За-па-ды-ная — и-эх, ма! — Вир-ды-жи-ния»
— Кэти… — Папа обеими руками потер голову, взъерошив волосы.
— Да, кручусь тут одна с троими детьми.
— А я целый день кручусь на работе.
— Веселиться мы тоже умеем. — Она резко сдвинула и развела колени, потом обмахнулась подолом юбки.
— А я-то что могу поделать? — спросил папа, глядя в стакан.
Мама рывком выпрямилась.
— Давай отправим Вирджинию Кейт и Мику к Руби. На лето. Ее парень сейчас в каком-то спецлагере для отсталых детей.
Меня обдало холодом, изнутри и снаружи.
— Всех она не возьмет, но со старшими может посидеть, а заартачится, напомню ей, что пасла ее обалдуя Путера, когда ей приспичило расслабиться.
Папа допил свой стакан и встал.
— Все зло в этой женщине.
Я сделала глубокий вдох, но перевести дух не спешила, ждала, что скажут дальше. Когда тетя Руби напивалась, то жутко свирепела, все ей было не так, заводилась с полоборота. Ругалась и орала на малыша Путера. А если очень бесилась, могла и треснуть.
В литературной культуре, недостаточно знающей собственное прошлое, переполненной банальными и затертыми представлениями, чрезмерно увлеченной неосмысленным настоящим, отважная оригинальность Давенпорта, его эрудиция и историческое воображение неизменно поражают и вдохновляют. Washington Post Рассказы Давенпорта, полные интеллектуальных и эротичных, скрытых и явных поворотов, блистают, точно солнце в ветреный безоблачный день. New York Times Он проклинает прогресс и защищает пользу вечного возвращения со страстью, напоминающей Борхеса… Экзотично, эротично, потрясающе! Los Angeles Times Деликатесы Давенпорта — изысканные, элегантные, нежные — редчайшего типа: это произведения, не имеющие никаких аналогов. Village Voice.
Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.