Над горой играет свет - [16]
— Я люблю дядю Исуса, — заявил Энди.
— Дети, хватит, угомонитесь. — Знакомый строгий укоряющий взгляд, говоривший «дайте мне хоть минуту покоя», но нас эта строгость не пугала, мы во все глаза смотрели на маму и на платье и не могли насмотреться. — В городе есть баптистская церковь. У них Пасха в следующее воскресенье, поэтому там точно будет полно народу.
Папа вскинул бровь:
— Знали бы они, почему мы решили к ним явиться, сразу бы разбежались. Правда, милая?
Но мама уже снова кружилась, не слыша папиных подначек.
В то пасхальное утро я отправилась в мамину комнату — смотреть, как она будет собираться. Скинув халат, она втиснулась в новое платье. Оно было светло-зеленым, широкий ремешок оказался чересчур свободным, мама проделала в нем еще одну дырочку. Она придирчиво изучала себя в зеркале, крутя туда-сюда головой. Расстегнув молнию на спине, приспустила верх и сняла бюстгальтер, потом снова подняла верх и снова застегнулась. А после несколько раз подпрыгнула.
— Что ж, совсем неплохо для мамаши троих детей, — доложила она своему отражению.
Затем подошла очередь шелковых чулок, прежде чем натянуть их, мама осторожно каждый скатала. Держа на весу туфли, сказала:
— Ты только взгляни на эти высокие каблучки, Вирджиния Кейт.
— Они классные, мамочка.
Конечно, я не призналась, что успела примерить ее новые туфли, что, проковыляв полметра, грохнулась, вот и вся радость от тайного преступления.
Свои волосы она просто расчесала, они свисали вдоль спины, а мне стала делать конский хвост, поскольку мои волосы вечно спутывались и шалашиком топорщились на шее, мама называла это вороньим гнездом. Она долго собирала пряди в кулак, долго и старательно их натягивала, я чуть не сошла с ума. Когда она закончила, я помотала головой, хотелось посмотреть, как волосы будут летать по воздуху.
Мама взяла в руки два помадных футлярчика.
— Красную или розовую?
— Может, красную? — спросила я, перестав размахивать хвостом.
— В церковь?
Она закрыла красную и, медленно покрутив донце другой, выпустила наружу розовый холмик.
— Тогда розовую?
Мама резко повернула донце вспять.
— Нет, ненавижу розовый цвет. Лучше пойти с голыми губами.
Она довольно рассмеялась, будто придумала отличную шутку, потом помазала губы вазелином, и они заблестели.
Мама повернулась ко мне:
— Ну и как я тебе?
— Краси-и-ивая ужасно.
— Красивей, чем та девица с папиной работы?
— Да, мэм.
Девицу с папиной работы я никогда не видела, но в тот момент мама точно была прекрасней всех.
Надев перчатки и шляпу, мама вышла из комнаты, обдав меня волной сладких духов. Подбородок был высоко поднят, это случалось в моменты ее женского триумфа или упрямства. Она плавно повернулась перед папой, он присвистнул. Будто две звезды экрана, они небрежной походкой вышли на крыльцо. Мы побежали следом и некоторое время ждали, когда папа сфотографирует маму. Встав под дерево, она подперла подбородок скрещенными белыми (из-за перчаток) пальцами, наклонила голову и слегка выпятила губы.
— Попрошу к машине, — сказал папа.
В ответ мама расхохоталась, откинув голову, папа снова ее щелкнул. И потом еще у машины, она наклонилась назад, так что волосы упали на капот.
— Женщина, вы ничего не забыли? — спросил папа.
Мама слегка ему подмигнула. Он еще разок нажал кнопку затвора, от ног его метнулась по траве тень, будто некий внутренний тайный дух.
— А детей сфоткаешь? — спросила мама, поправляя волосы.
Папа взглянул на часы.
— Их после, когда вернемся.
В отличие от мамы я была совсем не в восторге от своего пасхального великолепия. Платье жесткое, из плотного ситца, с кружевной вставкой, капор по-дурацки оттопыривался из-за хвостика, еще кружевные носочки и блестящие туфли.
Мика был при костюме, как папа, только шейный платок коричневый, а не зеленый. Энди нарядили в комбинезон из жатого ситца, в белую рубашку и белые ботинки.
Энди усадили на переднем сиденье, там ему было хорошо, не хуже, чем ангелу на облаке. Он допытывался:
— И дядя Исус плидет? Да, пап?
Муся-Буся однажды сказала Энди, что Иисус Христос похож на доброго дядю, и брат решил, что это какой-то человек. Папа не отвечал, так как помогал маме забраться, а то она могла зацепить чулок — и все, поехал бы.
Я и Мика с обиженным видом втиснулись назад. Туфли жали, узенькие ремешки застежек впивались в подъем.
— Иисусу ведь все равно, какие у меня туфли, — сказала я маме.
Мика добавил:
— А я вообще щас задохнусь.
Я вцепилась в ремешок, скроив гримасу безмерного страдания.
Мика сдвинул узел шейного платка и свесил набок язык, изображая дохлую корову. Заголилась немытая шея, и как это мама такое позволила, изумилась я.
В ответ на бунт мама погрозила нам пальцем:
— Замолчите, и ты, и ты.
Папа добавил:
— Вы все такие сегодня красивые. Меня просто распирает от гордости.
И он нажал на газ.
На службу мы опоздали. И когда вошли, все баптисты разом повернули головы в нашу сторону. Смотрели на маму, которая даже не замедлила шаг, она же смелая. И вся такая волнующе-загадочная. Некоторые мужчины, видимо, охнули, а потом забыли захлопнуть рот. Женщины шептались, прикрывшись веерами.
Проповедник уставился на мамино платье. Я уставилась на проповедника. У него были широкие плечи и коротко стриженные светло-каштановые волосы. Я понятия не имела, как должны выглядеть церковные проповедники, но точно не думала, что они такие привлекательные. Мы расположились на третьей скамье, я посмотрела на маму, она проделывала именно то, что я ожидала. Рот был приоткрыт, она облизывала языком навазелиненные губы. Увидев, как она снова и снова их лижет, я сообразила, что это тайная женская уловка. Затем мама тихонько поерзала, прилаживаясь к жесткой скамье. Сидевший рядом дядька крякнул, будто провалился в холодный ручей.
Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Светлая и задумчивая книга новелл. Каждая страница – как осенний лист. Яркие, живые образы открывают читателю трепетную суть человеческой души…«…Мир неожиданно подарил новые краски, незнакомые ощущения. Извилистые улочки, кривоколенные переулки старой Москвы закружили, заплутали, захороводили в этой Осени. Зашуршали выщербленные тротуары порыжевшей листвой. Парки чистыми блокнотами распахнули свои объятия. Падающие листья смешались с исписанными листами…»Кулаков Владимир Александрович – жонглёр, заслуженный артист России.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.