Над Днепровским курганами - [12]

— Благослови, батюшка!

— Господь да благословит тебя. Видишь, день–то какой! Благодать Божия… Ночь прошла, опять светло, тепло, радостно… Слава Тебе, Господи! Слава Тебе, показавшему нам свет! — проговорил отец Адриан и благословил Светлану.

Она сказала ему о своем желании идти в город. Он посмотрел на нее долго и внимательно, потом ласково улыбнулся и еще раз благословил. — Ну, иди с Богом… Да скажи боярину, чтобы сегодня вечером пришел: молитва у нас будет в храме… Поблагодарим Господа за удачный поход князя, — сказал он.

В полдень и Светлана, и Вахрамеевна были уже в городе. Стараясь никому на глаза не попадаться, они быстро–быстро шли боковыми улицами к дому варяга, как вдруг до них донеслись чьи–то дикие крики:

— Подавай нам сына!

— Боги требуют отрока!

— Принесем жертву Перуну! — крики росли, потрясали воздух и сливались в безобразный стон…

Вдруг всё стихло. И в наступившей тишине раздался спокойный, властный голос:

— Нет, не быть этому! Не боги у вас, а дерево, ныне целое, а завтра истлевшее; они не едят, не пьют, не говорят, а сделаны руками из дерева; Бог — Один, Которому служат и поклоняются греки. Он сотворил небо и землю, звезды и луну, солнце и человека! А ваши идолы что сотворили? Сами сотворены они. Не дам сына моего бесам.

— Боярин!.. Это его голос! — вскрикнула Вахрамеевна.

Светлана ничего не могла сказать: лицо ее побледнело, как у мертвой, и на нем застыло выражение ужаса. Не отвечая старухе, она бегом бросилась во двор дома.

Страшная картина представилась ее глазам.

На крыльце стоял боярин. Величавая, благородная фигура его выражала полное спокойствие, и такое же спокойствие в каждой черточке его лица. Перед домом бушевал народ, кулаки потрясали воздух, но он как будто не видел этого. Он смотрел куда–то поверх этой толпы и, казалось, видел доступное лишь ему одному. Светло и радостно было его лицо. Рядом, прижавшись к нему всем телом, стоял Иоанн. Мальчик дрожал, и лицо его было испуганно, но глаза тоже светились каким–то особенным светом и были полны решимости…

— Господи! Ты все можешь! Спаси их! — вне себя вдруг воскликнула Светлана, привыкшая за это время молиться Христу. Но ее крик замер, потонул в общем яростном гуле:

— Смерть безбожникам! Подавай нам сына… И опять раздались спокойные слова:

— Если ваши идолы — боги, пусть пошлют одного из среды своей, и тот возьмет сына; а вы к чему хлопочете за них?

Но на этот раз ему даже не дали кончить. Толпа завопила, застонала, несколько секир мелькнуло в воздухе, кто–то подрубил столбы, на которых держались сени, — раздался страшный треск, грохот падающих досок и бревен: сени рухнули, и отец с сыном скрылись под обломками здания.

Крики внезапно стихли. Толпа опомнилась и отхлынула назад.

— Разорили проклятое гнездо, — злорадно проговорил Лют.

Но никто не откликнулся на его слова. Ужас охватил всех. Старый кудесник подошел к развалинам, скрывшим варяга с сыном, и в бессильной злобе пнул ногой бесформенную груду.

— Кончено, — неопределенно проговорил он и вдруг услышал, как сзади него раздались голоса:

— Князь! Князь! Дорогу князю… Да здравствует Владимир Красное Солнышко!

К дому варяга в самом деле подходил Владимир. Не доходя нескольких саженей, он остановился, скрестил руки на груди и долго молча смотрел на развалины.

Лицо князя было взволнованно, губы плотно сжаты, взгляд строг и печален.

Лют хотел ему сказать что–то, но не посмел, и, съежившись, как виноватый пес, под этим загадочным взором, тихо, боком прошел мимо и затерялся в толпе.

Зато Всеслав смело подошел к князю и упал ему в ноги.

— Княже, — воскликнул он со слезами, — Люта это дело, и смерть Дулеба — его же дело… напраслину он возвел на твоего воеводу… я, когда он умирал, с боярином Феодором при нем был… Он просил тебе сказать… и боярин теперь… это Лют ему мстил… и один только Бог Истинный — Тот, Которому служил Феодор… — Он говорил сбивчиво и растерянно, путаясь и захлебываясь в словах.

— Пойдем со мной, — сказал князь. До вечера не расходился народ от дома варяга. Только совсем поздно, когда на небе загорелись первые звезды, у мертвых тел никого не осталось; только в беспамятстве лежали осиротевшая мать и жена, да горько плакала над новой незаменимой утратой Светлана.

Ее горе было так велико, что она не слышала, как кто–то подошел к ней, чья–то рука легла на ее плечо и кто–то ласково назвал ее по имени. Тогда он повторил громче и взволнованнее:

— Светлана… радость моя!

Она подняла голову.

Перед ней стоял Рогдай.

Глава IX Приговоренная

На самом берегу Лыбеди, недалеко от Киева, раскинулось уединенное владение князя Владимира. В вековой роще стоял княжеский терем, и не раз заезжал сюда князь, утомленный охотой, делами или пирами с дружиной. Он любил тишину, которая здесь царила, любил маленького сына Изяслава, который всегда выбегал ему навстречу и ласкался к нему, и только на мать его, свою первую жену Рогнеду, мало обращал внимания. Гордо держала она себя с ним, и он относился к ней холодно… Но недавно страшная гроза разразилась над жизнью князя, чуть было смерть не подстерегла его, и тишина в княжеском тереме стала зловещей, предвещавшей скорую жестокую бурю. Прошло несколько дней, но ни князь, ни княгиня не могли забыть той дикой сцены, какая разыгралась между ними.