Над Днепровским курганами - [11]

— Когда же ты скажешь ей? — спрашивал Всеслав, когда однажды вечером сидели они на крылечке дома и смотрели, как жена боярина загоняет гусей во двор.

— Когда? — задумчиво повторил Феодор. — Да и как я скажу ей? Не вынесет еще она: слаба очень.

Всеслав помолчал.

Можно ли было в самом деле сказать Светлане, что уже шесть дней, как умер Дулеб? Отравил его вероломный Янко, а случилось все не без рук Люта. Так Дулеб, умирая, и говорил: «Люта это дело». Можно ли было сказать ей, что в последние минуты был у него в избе христианский священник, крестил его, и умер Дулеб христианином? И Феодор, и Всеслав — оба помнят тот день, когда стояли они около умирающего. Исхудалый и бледный лежал Дулеб на сырой соломе и завещал им: — Передайте князю, что оклеветали меня. Не замышлял я измены, не думал о престоле киевском. И ты, боярин, о Светлане моей позаботься. Рогдай в походе теперь… Вместо отца будь ей. Пусть веру Христову примет!

Он говорил с трудом, задыхаясь, но Феодор уловил все его слова.

— Прощаешь ли врагу своему? — спрашивал отец Адриан, наклоняясь к самому лицу умирающего.

— Всем прощаю… — чуть слышно отвечал Дулеб.

Старческая рука священника легла на голову умирающего, и, благословив его, отец Адриан вышел из избы. За ним вышли и Феодор, и Всеслав.

А на другой день Дулеба похоронили.

— Как же сказать ей все это? — повторил Феодор.

— Что сказать, боярин? — раздался вдруг за ними голос Светланы, и они увидели девушку, похудевшую после болезни, едва держащуюся на ногах.

Она подошла к ним совсем близко, и в ее синих, глубоко запавших глазах Феодор увидел слезы.

— Ты знаешь, что с ним. Скажи, боярин! — умоляюще глядя на Феодора, проговорила Светлана.

Тень пробежала по лицу варяга; Всеслав встал и ушел.

— Садись, — проговорил Феодор, усаживая девушку рядом с собой.

— А можешь ли ты все узнать? — спросил он, когда Светлана успокоилась от охватившего ее невольного волнения. — Могу, боярин, — твердо проговорила Светлана.

— Ну так вот… Отец твой ушел туда, к Христу Богу. — Он указал ей рукой в безоблачное синее небо и рассказал все подробно.

— Где похоронили его? — спросила Светлана, когда он кончил.

И боярин удивился тому, как твердо выговорила она эти слова, хотя даже губы ее побелели.

— Почти рядом с курганом твоей матери. И над его могилой стоит крест. Если бы я не боялся, что тебя заметит Лют, я бы свел тебя туда…

Светлана хотела что–то сказать, но силы изменили ей, и, припав головой к плечу боярина, она беспомощно, горько заплакала.

— Господь да утешит тебя, дитя мое, — тоже сквозь слезы проговорил Феодор.

С этого времени тоже прошло уже несколько недель.

Осиротела Светлана, и сердце ее теперь еще больше тянулось к той вере, какую принял перед смертью отец.

Феодор боялся, что если она будет жить в городе, то Лют отыщет ее, и поэтому чаще всего она уходила к старичку–священнику, в лес, к развалинам ветхой христианской церкви, где собирались христиане для богослужения.

Придет она к отцу Адриану, послушает его тихие, ласковые речи, и спокойнее становится у нее на душе. И кажется ей, что не умер отец, не навсегда расстался с ней: придет час, когда она опять увидит его. — О чем задумалась, девонька? — спрашивал отец Адриан, глядя на ее печальное личико.

— Об отце и о Рогдае думаю, — отвечала она.

— Отец у Господа, а Рогдая Господь сохранит; верь в это…

И Светлана верила.

Было утро.

Светлана встала рано, едва взошло солнце. Отец Адриан еще спал, потому что всю ночь молился… Осторожно, чтобы никого не разбудить, девушка вышла из домика.

В рощице было тихо, только где–то вверху чирикали птички. Сбегала Светлана к ручью, умылась и пошла бродить по лесочку.

Солнце поднималось все выше и выше, грело землю, и понемногу просыпалась жизнь. Где–то раздалось блеяние овец, где–то послышались голоса людей и затихли.

— Светлана, касаточка моя… где ж ты, птичка ранняя? — раздался вдруг знакомый голос, и девушка, обернувшись на него, увидела Вахрамеевну.

Старушка, запыхавшись, пробиралась сквозь чащу.

— Не спится, мамушка!.. — отвечала Светлана, идя ей навстречу.

— Все о суженом думаешь? Да, сказывают, вернулся князь–то… Уж несколько дней здесь живет… И Рогдай, поди, с ним вернулся. Небось, дитятко» живехонек он…

— Неужели вернулся? — Лицо Светланы вдруг оживилось и просияло. Грусть об отце и женихе точила ее сердце, и, как ни хорошо жилось ей у христиан, душа ее все болела и болела. И теперь только на минуту вспыхнула в ее сердце надежда, что Рогдай жив, и тотчас погасла: кто знает, может быть, сложил свою голову на бранном поле. Но если князь вернулся, то хоть бы в Киев скорей!

— Пойдем, мамушка, к боярину Феодору… Может, узнаем что…

— Боязно, родная!.. Как бы злому этому коршуну–то ты на глаза не попалась… Ужо я одна схожу… — отвечала Вахрамеевна.

— Нет уж, мамушка, и я пойду… Да и по боярину, по всему дому его я соскучилась… Вот батюшка благословит, и пойду.

Отец Адриан стоял на молитве, когда вошла к нему Светлана. Его лицо было обращено к востоку, руки сложены на груди. Девушка невольно залюбовалась выражением его лица: так было оно прекрасно и вдохновенно. Когда он кончил молитву, она подошла к нему: