Над бурей поднятый маяк - [17]

Пламя обжигало, а холод и не думал никуда уходить. Он шел, казалось, изнутри, из самого сердца, откуда сегодня вырвали порядочный кусок, оставив взамен пустоту.

Уиллу не приходилось делать вид, что он не слышит, того, что происходило за его спиной. Погруженный в свои невеселые думы, раздавленный, словно мелкий зверек, попавший под колеса тяжело груженой повозки, он действительно не слышал, о чем шла речь, только голоса. Насмешливый, даже не пытавшийся скрывать злость и раздражение — Кита. Потерянный, то становящийся по-детски капризным, то умоляющий — графа Гарри.

Юный Саутгемптон, должно быть, забыл, кто он и с кем говорил, раз вздумал умолять Кита Марло.

Впрочем, если бы кто-то из случайных прохожих вздумал подслушивать под окнами, он вряд ли признал в говорившем графа. Да и не было среди них никаких высоких особ — лишь он, Уилл Шекспир, драмодел из «Театра», потерпевший на своей основной сцене сегодня один из самых сокрушительных провалов в жизни, юный, по уши влюбленный, бесстрашный и безрассудный мальчишка да Кит, которому из-за его дурного настроения вздумалось ломать комедию — жестокую и дешевую. Из тех, что призваны научить зарвавшихся юнцов уму-разуму. Из тех, что Уилл навиделся еще в родном доме, и каждый раз в исполнении отца они вставали ему поперек горла. Уилл невесело усмехнулся: пожалуй, в том, что сегодня он окончательно порвал со Стратфордом и с отцом были и свои плюсы.

Вино в казанке закипало. Уилл медленно закипал тоже.

«Какого черта, Кит, — хотелось сказать ему, — какого дьявола ты поучаешь тех, кто очевидно слабее тебя, заранее зная, что ни один из них не ответит тебе достойным образом? Какого черта ты набрасываешься на тех, кто отважился стать к тебе слишком близко — и точно не даст тебе сдачи?! Ведь этот несчастный влюбленный мальчишка — он ведь не Томас, не твой разлюбезный Рэли и кто там у тебя еще был, те хотя бы знают, с кем, с чем имеют дело, а — он?!»

Так Кит может вышвырнуть любого, кто ему наскучит. Любого. Уилла в том числе.

В отчаянной попытке переломить ход разговора Гарри воззвал к нему, и делать вид, что ничего не происходит, стало невозможно.

Уилл развернулся, позабыв про вино в казанке.

— Можно тебя на два слова? — он увлек Кита подальше в тень, за полки со всякими диковинками, туда, куда юный граф не рискнул бы пойти вслед за ними:

— Зачем ты так с ним, Кит? — заговорил Уилл горячечным шепотом, и все вглядывался, вглядывался в белевшее пятном лицо Кита, пытаясь увидеть что-то, сам не зная, что. — Он ничего тебе не сделал, он всего лишь глупый, по уши влюбленный в тебя мальчишка. Так зачем, Кит?!

* * *

Этого можно было ожидать. Уилл Шекспир, потрясающий копьем в защиту слабых и несправедливо обиженных — умом ли, злонамеренными ли людьми.

Кит повел бровью, оказавшись зажатым между очередной полкой, ломящейся от выставленных на ней шеренг из банок, и новоявленным героем этого вечера. Тут и вправду не хватало театрального реквизита — Уилл, хочешь надеть золоченый шлем из латуни, украшенный пышными перьями и забралом в виде львиной морды?

Хотя, нет — львиную шкуру носил Геракл, а не Орфей.

— Ладно, — коротко сказал Кит, сглотнув. Он делался тем тверже и напряженнее, чем крепче стискивал его плечи Уилл. Точно так же, как еще недавно хватал его Нед Аллен, тоже — жаждущий, требующий, как и все эти сумасшедшие, свято верящий в то, что за ним водится хоть малейшее право, хоть тень права указывать Киту Марло, что делать, кого любить и кого, мать их, пускать в свой дом.

— Ладно. Если ты так хочешь — я его трахну. В конце концов, я люблю тебя, а если кого-то любишь, — так говорят! — нужно иногда прислушиваться к просьбам возлюбленных. Так вот… Тебе станет легче, о мой благородный, если я сейчас же загну этого малолетнего идиота над столом, и выебу у тебя на глазах? Тогда он получит то, что ему свербит больше всего… А ты? Ты — получишь желаемое?

Выпустив на волю гадюку речи, Кит распалялся все больше — будто его разводили, подпитывали, как огонь в камине. Огонь этот разгорался на опережение и уже был готов вырваться из дымохода и пожрать соломенную крышу, а следом за ней и соседнюю, и еще одну, и еще — до самого горизонта, покуда видно город.

Пока его не станет не видно за чернотой пожарища.

Не закончив еще, Кит пихнул Уилла в грудь — невольно отступив, тот задел плечом полку, и мертвые, опухшие от хлебного вина младенцы в банках заголготали перезвоном.

* * *

От каждого вскрика — там, в объятиях клубящегося мрака, — Гарри крупно вздрагивал. Ему казалось, что он попал на войну, вокруг него — палуба горящего судна, а над головой свистят ядра. Каждое из ядер могло попасть ему в голову или сердце, дробя кости и раздирая жилы со свистом. Каждое ядро было камнем, ложащимся на весы его судьбы — на сегодня и навсегда.

Уилл Шекспир оказался смелым малым — хоть и глупцом. Да, Саутгемптон ясно видел, что этот добрый, наивный поэт — еще больший дурак, чем он сам. И в кровь, бегущую все скорее в их жилах, в жилах, чьи русла были в чем-то похожи, уже попал яд, слаще которого не было на свете.

Гарри был готов снести и большее, и отравиться еще сильнее — лишь бы добиться своего.