Нацменка - [2]

Через год после окончания института они вселились в двухкомнатную кооперативную квартиру. Его и ее родители дали деньги. Ребенку к этому времени был уже год с лишним, она ухитрилась защитить диплом на последнем месяце беременности. Казалось, теперь только, взявшись за руки, и шагать по жизни, преодолевая трудности. Но они очень быстро начали терять опору друг в друге. Кто был в этом виноват? Наверное, оба. Но он - больше.

В Ленинграде, после "института культуры и отдыха", устроиться на работу было невозможно: все забито выпускниками музыкальных училищ и консерватории. Были должности во Дворцах культуры (не во всяких) - что-то среднее между руководителем хора и массовиком-затейником. Учить поп-культуре взрослых недоумков и приходить домой в одиннадцать вечера. Ему это не нравилось. Хотелось, чтобы вечером она занималась с ребенком, а, кроме того, становилось худо, когда он представлял ее без него, среди молодых мужчин и женщин. Он-то знал, какое впечатление ее внешность производит на мужчин. Эти недоумки, посещающие по вечерам Дворцы культуры, страшно похотливы. А, собственно, зачем еще ходить туда по вечерам?

С некоторым усилием ему пришлось отказаться от картины, которую он в своем воображении рисовал до свадьбы. Его жена - руководитель хора. Он идет по Невскому и читает на афише ее фамилию. Сегодня она дирижирует в Большом зале Филармонии. Вечером он сидит в первом ряду. Ярко вспыхивают лампы. На сцене хор. Мужчины во фраках, женщины в белых платьях. Сбоку выходит она. На ней длинное бархатное платье с глубоким вырезом. И что-то блестит на шее. Гремят аплодисменты. После концерта ей несут букеты цветов. Она кланяется всем и улыбается ему.

Но по мнению людей, не принимавших на работу его жену, ее квалификация оказалась так низка, что как музыканту ей в Ленинграде делать было нечего.

Знания нацменки, ее способности были не нужны в городе, в котором он родился и вырос. Но ведь это была его жена, мать его ребенка.

А он посмеивался над ней. Отчасти его насмешки были, как он думал, способом подстегнуть ее честолюбие. Но честолюбия у нее не было, зато появилось желание уйти из дома, чтобы не видеть его.

На работе у него в это время как раз были сплошные успехи. На семинаре он сделал блестящий доклад. Его вспоминали очень долго, даже тогда, когда он решил поставить крест на всей своей научной деятельности.

Нацменке в результате долгих поисков удалось устроиться руководителем детского хора в поселке под Ленинградом. Туда и обратно - на электричке. Больше она ничего не смогла выходить. Один или два раза он ездил с ней в этот поселок. Платили - копейки. Он и сам получал ненамного больше. Но считал, что у него есть перспектива, а у нее - нет.

Ему следовало бы шире взглянуть на перспективу. Ведь в конце концов она у всех одна - место на кладбище. Любил ведь слушать Булата Окуджаву: "Давайте жить, во всем друг другу потакая, тем более что жизнь короткая такая!"

А потакать ей у него не хватало ума. Вся ее работа казалась ему детской игрой. Он не смог разглядеть, что она увлечена ею. Может, через какое-то время она вышла бы сама на новый уровень и ушла в другое место, где профессионализм певцов выше, или создала бы хороший хор в этом доме культуры. А может, и не создала бы ничего. Что из этого? Можно по пальцам пересчитать тех, кто что-то создал. Живут же люди, ничего не создавая, зато создают семью.

Она видела, как он относится к ее работе, к ней самой, и теряла веру в себя, в то, что она что-то умеет. Наконец она бросила ездить в поселок. С музыкой было покончено.

Немного поработала уборщицей на заводе недалеко от дома. Повзрослела. В выражении лица появился трагизм, который делал ее еще красивее. Она бы, наверное, хорошо смотрелась хозяйкой какого-нибудь светского салона, а вместо этого выгребала стружку из-под станков. Рассказывала, как какой-то рабочий, посмотрев на нее, сказал:

- Какой гад тебя сюда послал?

"Гад - это я", - подумал он.

Впрочем, уборщицей на заводе она работала недолго. Вскоре устроилась уборщицей в кафе, потом помогла организовать в этом кафе бар, а когда директор узнал, что у нее высшее образование, он предложил ей стать его администратором.

Круг замкнулся. Она вышла на твердую землю.

Занятый работой, он как-то прозевал этот момент и опомнился лишь когда она исчезла на несколько дней, а вернувшись домой, ничего ему не сказала. Через несколько лет выяснилось, что она ездила к подруге в Москву. Но с тех пор характер ее разговоров с ним изменился. Пропал текст. Остался сплошной подтекст. Это были какие-то намеки, кто-то ей что-то сказал, куда-то пригласил, предложил, подарил, а иногда она говорила, улыбаясь в глубь себя: "Дальше тебе не нужно знать" - и умолкала. Его начинало просто колотить. Зачем она так делала? Ведь видела, как это на него действует. Если бы не хотела с ним жить! Но ведь жила. Потом он понял, что никакие его переживания на нее не действуют. Или действуют, но в обратную сторону. Может, он не находил нужных слов? Не хватало опыта? Все-таки они были очень молоды. Тогда ему казалось, что единственно правильный путь - это начать вести себя так же, как и она. Он тоже стал рассказывать ей о несуществующих Танечках и Манечках, играть в теннис и шахматы после работы, а когда она спрашивала, почему пришел так поздно, придумывал какие-то идиотские ответы. Он видел, что это заставляет ее нервничать, но своего поведения она не меняла.