Нацизм. От триумфа до эшафота - [88]

Белый санитарный автомобиль мчится через город и останавливается в одном дальнем пригороде, во дворе казармы одного итальянского горно-артиллерийского полка.

Спящего Муссолини вносят на носилках на первый этаж казармы. В конце коридора находится полковая гауптвахта, в которой обычно отбывают наказание артиллеристы за мелкие дисциплинарные проступки. Ее мебель состоит из деревянного топчана, на окне — железная решетка. Муссолини перекладывают на этот топчан, затем офицеры уходят. А перед дверью гауптвахты ставят караул (впрочем, перед гауптвахтой всегда стоит часовой, если в камере содержится арестованный). Из офицеров, доставивших Муссолини в казарму, двое посещают командира горно-артиллерийского полка, чтобы договориться с ним о дальнейшем, а остальные садятся снова в санитарный автомобиль и уезжают.

Укол морфия, который получил Муссолини на носилках санитарного автомобиля, действует до позднего вечера. Когда, придя в себя от глубокого одуряющего сна, он просыпается, то даже не знает, где он и что с ним случилось. Муссолини постепенно берет себя в руки и уже понимает, что он пленник. Простой, обыкновенный пленник.

Он с трудом приподнимается, подходит к двери гауптвахты, в которой есть маленькое окошечко со смотровым отверстием. Стучит в дверь, однако снаружи не доносится ни звука. Тогда он несколько раз ударяет в дверь ногой.

— Эй, веди себя тихо! — энергично кричит на это стоящий снаружи часовой.

— Ты кто? — спрашивает Муссолини.

— Часовой, — звучит снаружи.

— Где я? — спрашивает далее пленник.

— А где ты можешь быть? В одиночке… Часовой думает, что на гауптвахте какой-нибудь его товарищ-артиллерист, которого заперли за пьянство и только сейчас он с трудом приходит в себя от пьяного сна.

— Открой дверь! — начинает снова пленник.

— Что я, дурак? — бормочет солдат, но Муссолини в это время снова барабанит кулаком в дверь.

— Я приказываю тебе открыть дверь, — кричит он раздраженно. — Ты, кажется, не знаешь, с кем имеешь дело! Я Муссолини! Дуче…

— Ох и дам я тебе сейчас Муссолини и дуче! Если ты сумасшедший, то я тебя сейчас свяжу! Лучше сиди тихо!..

Муссолини еще несколько раз стучит в дверь, пробует звать часового, но стоящий снаружи солдат делает вид, будто он ничего не слышит. Прислонившись к стене, солдат свистит и думает о том, как спиртное запутывает головы некоторым людям…

На другой день, 26 июля, к вечеру повсюду в Риме уже шепчутся, что Муссолини караулят в артиллерийской казарме. Как видно, парикмахер, который брил его на гауптвахте, оказался болтливым. Как бы то ни было, в течение ночи слух уже дошел до немецкого посольства, до начальника разведывательного центра в Риме.

27 июля в 11 часов утра немецкий посол в Риме появляется у премьер-министра Бадольо и сообщает ему, что Гитлер прислал Муссолини чрезвычайно ценный подарок по случаю его шестидесятилетия, которое состоится 29 июля. Подарок представляет собой особое роскошное издание полного собрания сочинений Ницше в кожаных переплетах. Этот подарок фюрер вручил командующему немецкими военно-воздушными силами в Южной Италии фельдмаршалу Кессельрингу, фельдмаршал желает лично передать этот подарок дуче…

Это заявление немецкого посла вызывает большое удивление и замешательство. Бадольо нервно отвечает, что Муссолини лежит тяжело больной и его состояние таково, что он — по указанию врача — ни в коем случае не может принимать посетителей. Следовательно, говорит он, не может быть и речи о том, чтобы Кессельринг лично передал подарок. Однако если это собрание сочинений доставят к нему, Бадольо, то он позаботится о том, чтобы Муссолини получил книги в указанное время и в полном порядке. Немецкий посол отвечает очень сдержанно. Хотя в ответ на сообщение Бадольо он делает замечания в скептическом и слегка ироническом тоне, он не заходит чрезмерно далеко, поскольку он получил указание от министра иностранных дел Риббентропа о том, что вызывать разрыв с новым итальянским правительством нельзя.

Дипломатическая и политическая игра в эти дни принимает с обеих сторон почти гротескные формы. Правительство Бадольо ежедневно неоднократно заверяет немецких деятелей в том, что оно будет продолжать войну дальше, в то же время с лихорадочной быстротой идут переговоры с противником. Конечно, и со стороны немцев эти успокоения не принимаются всерьез, но они делают вид, будто считают их полноценными. Обе стороны занимают выжидательную позицию.

Едва только немецкий дипломат уходит от премьер-министра, как в Риме вскоре «распространяется» слух о том, что «немецкий посол в компетентном итальянском учреждении не получил разъяснения относительно местопребывания Муссолини…». Правительство Бадольо хорошо понимает, с какими тяжелыми последствиями оно столкнулось бы, если бы в эти первые хаотичные дни освободился Муссолини. Соответствующие органы правительства знают, что неорганизованное в настоящий момент и очень разрозненное фашистское сопротивление, которое избежало столкновения с вооруженными силами, в случае вероятного освобождения Муссолини сразу получило бы центр и руководство. Поэтому дается указание увезти Муссолини из артиллерийской казармы, чтобы управление полиции по своему усмотрению поместило его там, где сочтет наиболее безопасным. Выбор падает на центральную римскую казарму пожарной команды, учитывая, что это место никем подозреваться не будет. Начальник полиции лично проверяет работу по перевозке. За несколько минут до отправления он подходит к пленнику и говорит: