Нацисты в белых халатах - [2]

Штеллер покосился на настенную табличку, освежая в памяти исходные данные. Ранняя дата инфицирования. Вакцина вводилась подопытным три недели назад посредством уколов. Доктор отдавал предпочтение этому способу. Воздушно-капельный считался небезопасным. Запасов бактерий сыпного тифа в лаборатории накопилось вдоволь. Инкубационный период, когда риккетсии проникают в кровь, попадают в лимфоток и направляются для размножения в лимфатические узлы, составлял от десяти до четырнадцати дней.

Альфред приблизился к первому боксу, припал к глазку. Помещение крошечное, метр на два.

«Нормальный гостиничный номер с бесплатным питанием», – шутил его заместитель, штурмбаннфюрер с высшим медицинским образованием Клаус Эрдман.

Бетонный мешок, яркая лампочка под потолком. Узкие нары, отхожее место в углу, маленький откидной столик для приема пищи. Действительно, что еще надо для растительной жизни?

Обитатель бокса был полностью обнажен. Он свернулся в углу между нарами и отхожим местом, мелко подрагивал. Человек был не старый, но совершенно седой. На его черепе кое-где поблескивали островки плеши. Подопытный не выглядел изможденным, их кормили, но болезнь брала свое. Весь живот покрывала пятнистая розовая сыпь. Конечности мелко дрожали. Мужчину преследовал жар, он что-то бессвязно бормотал, тряс головой, терял сознание, потом ненадолго приходил в себя, тоскливо смотрел в потолок слезящимися глазами.

Чесотка не давала ему покоя. Он яростно скреб обкусанными ногтями поврежденные участки кожи, превращая их в глубокие нарывы.

– Тяжелый случай, Альфред? – прозвучал вкрадчивый голос.

Штеллер покосился через плечо. К нему подошел Клаус Эрдман, мужчина схожей комплекции, того же возраста. Он носил очки. Зрение в последние годы стало подводить. Они учились вместе, делали совместные шаги в чарующем мире вирусно-бактериологических исследований.

Год назад Штеллер предложил бывшему сокурснику переехать из уютного Кельна в далекую враждебную Белоруссию, и тот, как ни странно, согласился. Видимо, чутье подсказало, что у Штеллера больше шансов, чем у его конкурентов из Бухенвальда и Нацвейлера. Развлечений в этой местности было немного. Но это не такая уж досада для фанатиков своего дела.

– Не думаю, что следует их здесь держать, Клаус, – проворчал Штеллер. – Этот блок надо очистить и хорошо продезинфицировать. Клиническая картина мне ясна.

– Шестеро заболевших из двадцати возможных. – Эрдман хмыкнул. – Нечто подобное было у доктора Пола. Он считал это неплохим результатом. Во всяком случае, не сомневался в том, что движется в верном направлении.

Штеллер промолчал. Этот бездарь доктор Пол занимался выработкой вакцины по заданию германского правительства. Да, отчего бы не работать в Бухенвальде? В сорок втором году он заразил тифом 26 цыган, предварительно введя им сыворотку собственного изготовления. Шестеро умерли от прогрессирующей болезни. Руководство осталось недовольно, мол, высокий процент смертности. Дальнейшие исследования ни к чему не привели, до текущего года, во всяком случае. Процент оставался тем же.

У доктора Кретьена в концлагере Нацвейлер получалось лучше. Те же шесть летальных исходов, но уже на 80 цыган. Но даже этот результат наверху посчитали посредственным. Правительство выделяло средства, но воз, как говорят русские, и ныне там.

Штеллер был уверен, что рано или поздно покажет этим тупицам, как надо работать, добьется оглушительного успеха. Но его жутко раздражали достижения этих чертовых русских! Их способный микробиолог из Перми Пшеничнов в конце тридцатых как-то сумел выжить и даже сохранить свой пост заведующего кафедрой микробиологии. Еще в прошлом году он создал эффективную вакцину.

Этот факт оказался тяжелым ударом по самолюбию Штеллера. Что за вакцина, он не знал. Информацию русские засекретили, получить формулу немецкая разведка не смогла. Возможно, это была дезинформация.

В любом случае, пока у русских дойдет до применения, годы пролетят. Немецкие ученые форсировали работу, кто-то потихоньку добивался результатов.

Доктор сместился к следующей камере. Всего их в коридоре было двадцать.

Растрепанная женщина, обвисшая кожа, одутловатое лицо, черные круги вокруг глаз. Она еще не вышла из детородного возраста, но растеряла всю привлекательность.

Впрочем, прелести подопытных доктора не волновали, он их просто не замечал. Да и за людей этих двуногих и сравнительно прямоходящих существ не считал. Она сидела на нарах, обняв себя за плечи. Женщина тяжело дышала, раскачивалась, ее глаза бессмысленно блуждали.

Возможно, у нее начинались проблемы с психикой, что неудивительно при длительном нахождении в замкнутом пространстве. Или что-то другое. Но никак не сыпной тиф. Данный экземпляр не заразился.

В следующей камере сидел чернявый паренек лет пятнадцати. Столик откинут, на нем пустая миска, «безопасная» алюминиевая ложка. Паренек был неподвижен. И тоже никаких признаков прогрессирующего заболевания.

В четвертой же камере тиф процветал! Снова женщина, худая, длинноногая, возможно, молодая. Она металась в бреду на нарах. Почти все ее тело обросло фиолетовой сыпью. К завтраку подопытная не прикасалась, миски стояли в стальном коробе. Она расчесывала себя до крови. Все нары и стены были измазаны ею. В подобном состоянии человек не думает даже о спасительном самоубийстве, которое провернуть в этих стенах проблематично.