Национализм как политическая идеология - [14]
В случае западного мира и порождаемого им национализма перед нами открытое общество, традиция Просвещения, ассоциирование идеи нации с идеей свободы, понимание нации как союза граждан, а также индивидуализм. В случае незападного мира перед нами закрытое общество, отсутствие традиции Просвещения, ассоциирование нации с долгом служения, понимание нации как "Volk", а также коллективизм.
Справедливости ради следует заметить, что Кон не истолковывает это различие в моралистических терминах. То обстоятельство, что рациональная и эмансипаторская в своей основе «идея» приобретает иррациональные и антиэмансипаторские черты, вызвано, по Кону, не моральной порочностью или неразвитостью ее новых носителей, а неблагоприятными социально-экономическими и политическими обстоятельствами. Восточный национализм, по Кону, «рациональная попытка слабых и бедных народов добиться автономии и свободы». Кроме того, у западного и восточного типов национализма разный социальный базис. На Западе это буржуазия, на Востоке — аристократия.
Конечно, далеко не все историки, занимавшиеся изучением национализма, принадлежат парадигме «либеральной историографии». Историческое национализмоведение, как оно сложилось в Европе, не следует понимать как простое развитие идей Кона и Хайеса. Если часть европейских историков разделяют с американскими классиками политическую модель нации, то другая их часть настаивает на эвристичности культурно-этнической модели. Ойген Лемберг, например, считает, что первичное значение в формировании наций принадлежит «идеям», тогда как Теодор Шидер и Мирослав Грох подчеркивают, что нации следует понимать как объективно существующие социальные единства[55]. Генрих-Август Винклер специально останавливается на дихотомии «объективно-культурного» и «субъективно-политического» подхода к изучению наций и национализма. При этом он подчеркивает, что первый из этих подходов представлен восточноевропейскими авторами, а второй — французскими и англо-американскими[56]. Впрочем, это методологическое разграничение не совпадает с географическим. Э. Смит — англичанин, что не мешает ему оставаться убежденным приверженцем «объективно-культурной» («немецкой») модели нации[57].
Тем не менее, при всех различиях между школами историков, историческому национализмоведению свойственна общая черта. Оно методологически не самостоятельно. Исторического метода как такового не существует. Историки национализма всегда опираются (сознательно или нет — отдельный вопрос) на метод, разработанный в той или ной области социальной науки. Чаще всего это позитивизм.
Не случайно большинству исторических сочинений о национализме, написанных до 1980-х гг., свойственно допущение о существовании национализма самого по себе, как некоторой самостоятельной реальности, или «идеи». И Кон, и Хайес, и Пламенац, и Кедури в конечном итоге полагают, что национализм может быть описан как некоторая «вещь» — как сущность, данная нам в тех или иных проявлениях (либеральном или реакционном, гуманном или шовинистическом).
В завершение нашего экскурса в историческое национализмоведение отметим, что в современной литературе места для «чисто исторического» знания не осталось. Границы между дисциплинами сделались настолько условными, что серьезных исследователей все труднее приписать к какому-либо «ведомству», а сами эти ведомства перетекают друг в друга, образуя направления вроде исторической антропологии, политической истории, политической антропологии, политической социологии, социальной антропологии и т. д.
Многолетний диктат догматического марксизма-ленинизма привел к тому, что научный анализ в российских публикациях о национализме был заменен идеологическими схемами («буржуазный национализм», versus, «пролетарский интернационализм»). Одно и то же явление в зависимости от его оценки партийными аппаратчиками могло получить ярлык «реакционный национализм», а могло быть удостоено похвального именования «национально-освободительного движения».
Советской литературе по теме национализма был свойствен крайний психологизм. В «марксистско-ленинской теории наций» (как официально именовались сочинения по проблемам национализма) было столько же науки, сколько в «политической экономии социализма». Авторы монографий в области «марксистско-ленинской теории наций» трактовали вопросы «интернационального и патриотического воспитания молодежи», руководствуясь им самим ведомыми критериями отличения патриотизма от национализма, и вели речь о «нациях», «народах» и «национальностях», опять-таки исходя из субъективно принятого масштаба.
Несообразности «марксистско-ленинской теории наций» — отражение противоречивости официальной идеологии периода правления коммунистов. С одной стороны, это была «интернационалистическая» идеология, провозглашавшая в качестве идеала формирование сверхнациональной общности. «Новая историческая общность», каковой считался «советский народ», не рассматривалась как новая нация. С другой стороны, коммунисты исходили из этнической модели нации — из представления о нации как результате эволюции этноса. Вот почему они практически с первых лет своего господства поощряли этническую государственность (организацию политического пространства по «национально-территориальному» признаку).
