...Начинают и проигрывают - [76]

И на том спасибо! Небось там, в своем городе, ему, раненому фронтовику, удастся что-нибудь сообразить.

Через день Изосимов, уже в полной форме, с тощим рюкзаком за плечами, явился в канцелярию госпиталя за бумагами. Расписался в получении, откозырял и зашагал в сторону вокзала. Отойдя от госпиталя, развернул проходное свидетельство, выписку из истории болезни — и глаза выпучил: «Признан негодным к несению воинской обязанности с исключением с учета». И ранение совсем другое указано: не в плечо, а в легкие.

Кто-то, оформляя бумаги, ошибся — неслыханная удача!

Одного опасался Изосимов: явится в свой военкомат по месту жительства, а там уже знают — хватились в госпитале, сообщили.

Нет, не хватились! Нет, не сообщили!…

В военкомате с Изосимовым долго разговаривать не стали: выписали «белый билет» и отпустили с богом на четыре стороны. Все счеты с армией, с фронтом кончены раз и навсегда!

Устроился шофером на химический комбинат, стал работать. Дом — полная чаша, машина тоже приработки дает. Жить можно, пусть где-то и идет война.

Но вот однажды…

Нет, ничего особенного не случилось. Просто увидел случайно, выезжая из ворот комбината, лаборанта из госпиталя — вежливый такой, услужливый, раненым, которые сами карандаша не держали, письма домой писал.

Лаборант тоже узнал Изосимова, замахал, улыбаясь, руками: остановите!

Изосимов затормозил, выбрался из кабины. Постояли, потолковали: как жизнь, то да се. Потом вдруг лаборант возьми да спроси:

— А как вы в гражданке очутились, Володя? Вас ведь комиссия назначила после отпуска в часть?

Изосимов оторопел от неожиданности. Полез торопливо в карман за своим «белым билетом», стал убеждать, что, как домой приехал, заболел сильно. Туберкулез, открытая форма. Вот его и освободили.

Тот не поверил:

— Здесь же указана совсем другая статья!… Слушайте, а вы не подделали? Не бойтесь, я не выдам, но это же страшная штука. Знаете, что могут дать?

И тут Изосимов, облившись от страха потом, посчитал, что лучше сказать правду. Да, так случилось. Но не его ведь ошибка — чужая. Да и не читал он бумаги, не знает, что в них было: не ему предназначены, военкомату. Вот он туда, не читая, и сдал. А что «белый билет», — откуда ему знать? Раз дали, значит, наверно, так и надо.

Лаборант от души посмеялся:

— Думаете, военный трибунал таким сказкам поверит?… Эх, Володя, Володя, жалко мне вас! Умный парень, а сглупили. Пропадете не за грош.

— Что же делать? — вконец растерялся Изосимов.

— Выход вообще-то есть… Сейчас мне некогда, а вот после работы давайте встретимся, потолкуем, если не против?

Против? Да он как утопающий за соломинку!

Встретились вечером у Изосимова. Выпили, закусили, не касаясь того разговора: Изосимов сам не решался начать, и гость почему-то не заикался. И лишь уходя, уже во дворе, сказал негромко, положив Изосимову по-дружески руку на плечо:

— Симпатичны вы мне, Володя; так и быть — помогу.

— Как? — пролепетал Изосимов, судорожно расстегивая пуговицы на гимнастерке — на дворе холодно, а ему нечем дышать.

— Заменю листы в книге протоколов медкомиссии. Тогда с какой стороны ни возьмут — все у вас чисто.

— А сможете?

— Раз говорю… — Пояснил: — Секретаря наделю назад оперировали — прободение язвы желудка. Я сейчас за него.

— И… сколько?

Изосимов затаил дыхание; сейчас гость за услугу заломит такую деньгу, что все нажитое придется спустить, да еще и дом продать.

— А просто в доброе отношение вы не верите? — негромко рассмеялся гость, и у Изосимова отлегло от души. — Ну хорошо, чтобы вам не оставаться у меня в вечном долгу, достаньте несколько шашек из двенадцатого цеха.

Изосимова снова в жар бросило, подозрение нехорошее возникло:

— Зачем?

— Говорят, ими здорово рыбу глушить…

И он поверил. Потому что хотел поверить. Потому что никак нельзя было терять расположения гостя. Потому что это показалось ничтожно малой платой за избавление от удушливого страха.

«Да ладно! — уговаривал он себя, вертясь позднее без сна на мягкой постели. — Какая там военная тайна — полгорода знает, что производит двенадцатый цех. А рыбу ими и в самом деле получше глушить, чем гранатой».

На следующий день в условленном месте он передал лаборанту добытые три шашки.

— На каждую по два пуда рыбы — самое малое, — радовался тот. — Знаю я одно озерко в горах…

Изосимов тоже радовался: и впрямь ему, видать, для рыбы!

Тяжело, тревожно шевелилась догадка: а ведь, наверное, не случайно приписали ему в госпитале чужую рану! Уж не сам ли лаборант к той бумаге руку приложил?

Но он давил, давил эти мысли, пытаясь снова обрести утерянный покой.

Уедет лаборант — и все! Уедет — и все!

Коготок увяз…

Долго он не видел лаборанта, до той поры, пока не образовался на комбинате цех «Б».

Лаборант явился к нему ночью, прямо домой — жена работала в ночную смену. Не ходил вокруг да около, а сразу сказал резко и грубо:

— Беда! Я сам влип, и вас с собой.

Изосимов вскочил на ноги.

— Не бойтесь, они не выдадут, не заинтересованы. Но придется им кое в чем помочь.

— Нет! Нет!

— А какой у вас выход? — насмешливо полюбопытствовал лаборант и напомнил: — Дезертирство — раз! Шашки — два! Хоть за то, хоть за другое — расстрел.