...Начинают и проигрывают - [20]

— Так как же? — постукивает выжидающе карандашом по столу.

— Хорошо, поеду.

— Давно бы так… — Антонов встал: кончен разговор.

— Товарищ майор, а если хлебная карточка не будет обнаружена?

На мгновение в его умных глазах сверкнула искра и тут же погасла.

— Странный вопрос! На нет и суда нет.

Вот! Ведь мог он сказать: карточка еще не все, опросите соседей, сходите в магазин, где они получают хлеб, на нефтебазу, может быть, там еще кто-нибудь знает. Но не сказал… И Трофимовна — тоже не случайно, пришло мне на ум. Она хоть и самая здоровая из всех наших милиционеров, мужчин и женщин, но и самая жалостливая.

И все-таки неприятный осадок остался. Нет, майор Антонов далеко не рыцарь без страха и упрека; сходство с Дон Кихотом чисто внешнее. Он не против, чтобы я взял ответственность на себя, а сам взять ее не решился…

Щетинистый топтался у двери с исписанным листком в руке.

— Начальнику заносить или сам возьмешь, старшой?

— Давайте сюда!

Я быстро пробежал глазами безграмотную мазню.

— Живут где?

— Косой взвоз, четырнадцать, — ответил он с готовностью. — Над самой рекой. Летом они рыбки подлавливают — обжираются, так — нет?

Теперь, когда он уже был непрочно уверен в успехе, ему и в голову не приходило скрывать истинную причину своей затеи — черную зависть.

— Поедете со мной! — бросил я, уходя.

— Что ты, что ты, старшой! Мне никак! — обеспокоившись, засуетился он. — И ты, смотри, не проговорись ему, что я. Закон такого не дозволяет, слышишь, старшой, так — нет?…

Я наслаждался его растерянностью и явным испугом. Подлец, наглец и отчаянный трус. Великолепное сочетание!

Косой взвоз, четырнадцать…

Мы с Трофимовной с трудом отыскали дом. Чуть живая избенка в три окна, из трубы жиденький светлый дымок, словно пар изо рта умирающего.

А кругом простор… Белые поля до самого горизонта, под крутым обрывом заснеженная гладь реки. По краю обрыва петляет обледенелый крутой спуск с серой, выбитой машинами и повозками колеей. Дорога кое-где огорожена черно-белыми столбиками, но они больше для украшения, чем для подлинной безопасности. Уж если понесет машину на скорости вниз — не остановят жалкие столбишки!

Зашли в избенку. Хозяйка, измученная женщина лет тридцати, возится у печки.

Ребятишки, мал мала меньше, за столом ждут обеда. Худые, глазенки запали. Что им лишних сто граммов хлеба на рот!

Ох, и незавидная у меня сегодня работенка. Как меня будут клясть в этом доме!

— Вы — Афиногенова?

Запахнула дырявый платок:

— Ну?

— Мы с обыском. Вот постановление.

Даже не смотрит. А мне обязательно нужно, чтобы посмотрела. Там есть такая графа: предмет поиска.

— Вы прочтите. Так положено.

— Нечего у нас искать. Не воры, слава богу, не разбойники. Все добро здесь, за столом сидит.

— К нам поступило сообщение, что вами не сдана хлебная карточка вашего… — тут я запнулся, — …вашего умершего сына Никиты.

Говорю, а у самого сердце переворачивается. Мать! Десять дней назад сына схоронила! А я ей — хлебная карточка.

Даже Трофимовна смотрит на меня ненавидяще. Я нарочно дорогой ничего ей не сказал. Пусть для нее неожиданность. Пусть знает, каких мы здесь ищем преступников.

— Бог мой! — восклицает женщина. — Да ведь карточка-то…

Я не дал ей досказать, повысил голос:

— Если карточка обнаружится при обыске, — дело может пойти в суд и виновные будут строго наказаны. — Обратился к Трофимовне: — Прошу вас пригласить понятых. — И женщине: — Покажите ей, где тут у вас соседи…

У нее сжаты губы, вот-вот с языка сорвутся резкие и обидные слова.

— Пойдем, пойдем, голубушка, — торопливо и ласково взяла ее за руку Трофимовна. — Такой закон…

Они ушли. Я вздохнул с облегчением. Теперь, кажется, порядок! Трофимовна ей все объяснит, что и как сделать.

Ребятишки пялили на меня свои голодные глаза.

— Он челт? — спросила девочка с льняными кудряшками, указав на меня крохотным пальчиком.

— Чертов не бывает! — уверенно сказал мальчонка постарше. — Дядя — красноармеец.

Я погладил его по головке.

— Папка твой где?

— На лаботе, — ответила за братишку девочка. — Он всегда-всегда на лаботе…

Вернулись Трофимовна с хозяйкой. За ними порог робко перешагнули две молодые женщины. Не скинув еще пальто, хозяйка сразу прошла к детям, обняла их со словами: «Маленькие вы мои», одновременно бросая на меня испытующе недоверчивые взгляды, словно я мог в ее отсутствие причинить им какое-либо зло.

— Мамка, есть! — затребовала девочка с кудряшками.

— Обожди, вот дядя уйдет.

— Есть, есть хоцу!

— Накормите их, — предложил я. — Мы тут пока займемся бумагами.

Никаких особых бумаг не было. Нарочно медля, я внес в протокол обыска фамилии понятых, разъяснил им обязанности.

Женщина похлопотала у печки, разлила детям жидкого крупяного супа, они принялись жадно хлебать, забыв обо всем на свете. Я походил по комнате, заглянул для порядка за печку, приподнял на столике в углу чистую тряпицу, заменявшую скатерть.

— Сумка у вас где? Ну, с которой в магазин ходите.

Хозяйка, поджав губы, поставила передо мной пустую соломенную сумку.

— А хлебные карточки?

— Вот.

Я пересчитал. Две рабочих, четыре детских. Все верно, лишних нет.

— Так…

Трофимовна ликующе переглянулась с хозяйкой. Провели они неопытного опера, провели!