Начдив Иван Грязнов - [12]

…Когда советские войска оставили Красноуфимск, Пелагее Ефимовне Грязновой объявили, чтобы она вместе с детьми собиралась на высылку в Сибирь.

Настя решила пожертвовать собой, но спасти близких. Пришла к коменданту Костьке Курашкову и заявила:

— Берите меня. Делайте, что хотите, а мать с ребятами не трогайте!

Такой «добыче» враги обрадовались. Настю отправили, как когда-то брата, на «суд» в Поташки. Допросы вел тот же Пашка Домрачев. Угрожая расстрелом, требовал от девушки публично отречься от отца и брата и выдать всех оставленных ими «красногвардейских шпионов».

Настя молчала. Шесть недель томили ее в одиночке, терзая каждодневными пытками на допросах. Ничего не добившись, повели на расстрел.

Обреченных было двенадцать человек.

Местом казни выбрали ложок близ деревни Перепряжка. Остановили. Зачитали приговоры каждому из смертников. Но только взвели курки, из темноты внезапно выскочил верховой и протянул старшему какую-то бумагу.

— Приказано Грязнову не трогать.

— Хитры! — процедил начальник конвоя. — Учуяли, что Кенсорин с Ванькой опять близко подошли, за шкуру свою испугались. А ну, девка, выходь из строя!

…И снова тюрьма, снова пытки. На смену кулацким сынкам пришли колчаковские контрразведчики. Эти мучили более изощренно, но тоже ничего не добились.

В конце марта 1919 года Настя вырвалась на волю. Дома оставаться было рискованно. Тайком пробралась в Екатеринбург и вызвалась быть сестрой милосердия в бараках, где лежали в сыпняке пленные красноармейцы. Ухаживала за ними, пока не свалилась сама…

Грязнову разрешили съездить к матери.

К проводам отпускника готовилась вся бригада. В каждой роте писали письма: после почти годичной безвестности бойцы и командиры получили возможность дать знать о себе родным и близким.

Перед отъездом комбригу вручили объемистый мешок почты. Но он не казался таким тяжелым, как полевая сумка, где рядом с сообщением о смерти отца лежал большой список тех земляков, которые сами ничего и никому уже не могли сказать о себе…

6. На Тоболе

Все дни, пока сын был дома, Пелагея Ефимовна оплакивала мужа. Иван молчаливо ходил по избе. Он немало повидал смертей на своем недолгом веку, но утешать людей в горе так и не научился. И сейчас хотел одного — скорее вернуться к товарищам.

Семнадцатилетний Александр, который за последний год здорово вымахал в росте, уговорил брата взять его с собой.

Когда тронулись в дорогу, со стороны трудно было угадать, кто из них старше. Сашок шагал рядом с Иваном, сутулясь, как отец, и по-мальчишечьи досадуя, что обошел ростом брата-комбрига. Мать провожала сыновей до околицы. А после долго смотрела вслед со слезами на глазах, с новой тревогой на сердце.

Брат Ивана Грязнова — Александр Грязнов.

…Бригаду догнали только за Шадринском, в Каргаполье, и то лишь потому, что ее вывели в резерв. Остальные части и штаб дивизии по-прежнему находились в движении.

Дела бригады и стремительные темпы наступления не позволили Ивану Грязнову своевременно представиться новому руководству дивизии. В штаб он выехал лишь когда переправились через Тобол.

Николай Дмитриевич Каширин еще в Екатеринбурге был назначен комендантом Оренбургского укрепленного района. В должность начдива вступил бывший начальник штаба Сергеев, а его место занял начальник оперативного отдела Богомягков. В Шадринске в дивизию прибыл и новый военком В. М. Мулин.

Евгений Николаевич Сергеев служил в старой армии в чине подполковника генерального штаба. Солидную военную подготовку в прошлом получил и Степан Николаевич Богомягков. Это были типичные военспецы, преданные Советской власти и верящие в силу созданной ею Красной Армии.

Как-то в дни весенних побед Колчака один из помощников при докладе Сергееву посетовал:

— Неужели еще откатимся?..

— Может быть, и «еще», — спокойно ответил начальник штаба. — Но все это только эпизоды. В конечном счете мы разобьем Колчака. Это неизбежно, ибо правда за нас, и все лучшие силы России с нами…

Когда же советские войска на Восточном фронте перешли в могучее контрнаступление, Сергеев, не колеблясь, заявил:

— Теперь будем двигаться до самой Сибири. Колчак сдаст Урал. Сдаст почти без боя, иначе ему конец.

Волевой, энергичный в боевой обстановке, Сергеев в периоды затишья становился каким-то удивительно вялым. Все дела обычно передоверял помощникам, сам зарывался в книги, запасы которых пополнял при каждом подходящем случае, или же с упоением играл на виолончели. Кстати, другого багажа, кроме ящика с книгами да железного футляра с этим громоздким инструментом, у Евгения Николаевича не было.

Грязнов предполагал, что и сегодня застанет нового начдива за каким-нибудь из этих занятий: пора вроде была тихая. Приехав, удивился. Начдив при встрече поразил своей озабоченностью. Сразу не принял: спешил на телеграф. Потом наведался в оперативный и административный отделы, и лишь полчаса спустя Грязнов вновь увидел перед собой его высокую плотную фигуру. За Сергеевым с понурым видом шел начальник снабжения.

— Придется подождать, пока вот с ними не разберусь, — извинительно произнес начдив.

За ротозейство и халатность Сергеев никому спуска не давал. Так, наверное, и было. Выйдя от начдива, снабженец смахнул испарину со лба и удрученно сказал: