Начало звёздного пути - [9]

Делать было нечего, и следующим днем бабка с внуком, собрав в узелки свое имущество и подперев дверь избы палкой, отправились к Прову Кузьмичу, ведь тот обещал расщедриться на телегу, чтобы доставить их в имение.

День был холодный, дул северный ветер, лужи по дороге замерзли, периодически сыпал мелкий снежок. Бабка сидела, сгорбившись, на телеге, закутавшись в тряпье, и шмыгала носом. А Николка шел впереди, периодически останавливаясь, чтобы не уйти слишком далеко. Кузьма, правивший лошадью, неоднократно предлагал перестать маяться дурью и сесть рядом с ним, но внутреннее беспокойство не давало Николке это сделать. По извилистой, ухабистой дороге с неоднократными бродами через ручьи они через четыре часа добрались до села. Село Покровское, где было имение, было несравнимо с Чугуевым, в нем жило почти тысяча душ. Именно с этого села шло все богатство Вершининых.

Надо сказать, что крепостные Вершинина жили в целом неплохо, по сравнению с крестьянами у соседских помещиков. А то, что он никогда не давал забривать молодежь в солдаты и покупал для этого людей со стороны, вообще было большой редкостью.

Когда из небольшого леска они выехали в поля, Николка замер в восхищении. Когда он слушал рассказы батраков о редких посещениях Покровского, то он представлял себе барскую усадьбу просто большой избой, ну, может быть, раза в два больше, чем у Прова Кузьмича. А тут среди голых деревьев стояло чудесное белое двухэтажное строение с колоннами. Высокая кованая ограда окружала все это великолепие, а уж за ним стояли флигеля для гостей, и уже совсем далеко жилье дворни и прочие хозяйственные постройки. И сейчас он пожирал это зрелище глазами, пытаясь рассмотреть все в подробностях.

Кузьма не поехал к главному входу, где от высоких изящных ворот к дому вела широкая аллея, обрамленная высокими липами. А повернул направо и поехал вдоль кованой ограды, которая за следующим поворотом уже сменилась обычным забором. Проехав еще немного, они въехали уже в самые обычные деревянные ворота, но все же на железных петлях. Там их встретил неприветливый дворник с большой метлой и сразу начал орать на тупую деревенщину. Но когда узнал, кто приехал, сразу стал совсем другим человеком.

– Так это ты будешь новый казачок Феклы Прововны? Ох, и могутный парень, как звать-то тебя? Α-a, Николка, точно-точно, так и говорено было. А как там Пров Кузьмич поживает, здоров ли? – кланяясь, говорил он. Но все же не утерпев, спросил тихо у Кузьмы, когда Николка с бабушкой уже шли к людской:

– Так что, это, действительно, дурачок бывший?

И получив утвердительный ответ, долго качал головой.

– Чего только на белом свете приключиться может, ох и времена настали, юродивые выздоравливают, видать, не перевелись еще чудеса в природе, – сам себе внушал он, усердно маша метлой.

Когда бабка с внуком зашли в людскую, их сразу оглушило многоголосье, человек десять прислуги сидели за столом и поедали наваристые щи, пахнущие мясом. От аппетитного запаха у Николки даже закружилась голова, и он непроизвольно сглотнул слюну. Дожив до семнадцати лет, он ел мясо, наверно, несколько раз в своей жизни, а так как это было до его преображения, то он вовсе этого не помнил. А в этом году мяса они еще не едали, только изредка у Прова Кузьмича на ужин была мелкая рыбка.

Угрюмая старуха, которая стояла у огромного горшка, без слов поняла, кто зашел в помещение, и кивнула им на лавку. Бабка с Николкой перекрестились на образа в красном углу, разоблачили свое тряпье и уселись рядышком за стол. Та же старуха зачерпнула им густых щей в две глиняные миски и, поскребя по дну горшка, выловила по кусочку мяса, Глафира охнула и, встав, начала благодарить повариху, с которой, видимо, была когда-то знакома.

– Благослови тебя Господь за доброту, Прасковья, уважила старую, мясца подложила.

Прасковья буркнула что-то невнятное, а Николка достал из-за обмотки свою ложку, молча принялся за еду. Куски ржаного хлеба, толсто нарезанные, свободно лежали на блюде, и парень быстро прихватил один из них и в несколько минут прикончил щедро налитую миску.

Катенька лежала на кровати в пеньюаре и панталонах, за окном свистел ветер, падал легкий снежок. Было темновато, серый день в конце октября не давал много света. Но в комнате было уютно, от печки, выложенной зелеными изразцами, было даже жарко. Да и дневного света все же хватало, чтобы читать без свечей. Катенька откинула толстый французский роман и легла на спину, поболтала ногами в воздухе, разглядывая свои панталончики. Как они ей нравились, в первый раз ей мадам Боже позволила такие надеть. Ведь скоро папа даст первый зимний бал, и приедет много гостей. Ей надо привыкать носить взрослые вещи.

«Ах, как это волнительно, наконец ее пригласят танцевать! И она не будет подглядывать сверху, с балкона оркестра, как танцуют гости и девушки, которых впервые вывели в свет. Скоро она сама будет такой. И может, ее сразу заметит какой-нибудь красивый офицер. Он, наверно, поцелует ей руку и скажет комплимент». От этих мыслей она покраснела, и по спине побежали мурашки. А она наверняка будет стесняться и сделает что-нибудь не так. Ну, зачем папа выгнал этого учителя танцев Вальтера Милля, он был приятный молодой человек, а какие он говорил ей комплименты. А то, что он потрогал ее за грудь, он ведь это сделал совсем нечаянно. А это было так приятно, – при этом воспоминании она покраснела еще больше.