– Начать можно с того, чтобы выделить в ротах особых солдат. Назовем их санитары. Обучить сначала помощи раненым их. Затем уже распространить новую методу на всех. Согласны?
Глаза у Максимова загорелись. Он закивал.
– Таким макаром, мы с вами, Викентий Петрович, многих солдатиков и казачков сохраним для будущих баталий. А обучать их будут как раз санитары, которым ваши эскулапы разъяснят, как оказывать первую помощь на поле боя и как раненого быстрее доставить к врачу.
Доктор ушел от меня ошарашенный.
Второе событие, которое просто перевернуло мою жизнь – тоже было связано с фамилией Максимовых. Уже поздно ночью, когда я разделся и был готов погасить свечу – в дверь тихонько постучали.
– Войдите! – я сел на кровати, на всякий случай положил справа заряженный пистолет. На ночь в доме оставалось всего три поста казаков – у черного входа, в стеклянном переходе и возле приемной.
Дверь отворилась и в спальню зашла бледная Маша. Девушка была одета лишь в ночную сорочку, сквозь которую просвечивали соски ее крупной груди. В руках Максимова держала свечку и судя по дрожанию пламени – сильно волновалась. Ее распущенные волосы лежали на плечах.
– Мария Викентьевна! – я пытался оторвать взгляд от ее бедер и талии и не мог – Как сие понимать?
– Петр Федорович! – Маша решительно закрыла дверь – Я больше не могу терпеть этого горького мучения и хранить в себе это пламя страсти…
Грудь девушки учащенно вздымалась:
– Вы являетесь во сне мне каждую ночь, я часа не могу прожить, чтобы не увидеть вас… Под любым предлогом! А нынче я узнала, что вы уезжаете на войну… И там всякое может случится. Даже самое ужасное. Я знаю, что поступаю дурно, вы вправе наказать меня презрением, отец сошел бы с ума узнав о позорном моем деянии…
Маша еще больше побледнела, покачнулась. Мне пришлось подскочить, взять ее под руки. Я решаю забрать ее свечу и поставить ее на пол – еще уронит и устроит пожар в доме.
Мы садимся на кровать, девушка дрожит, порывается что-то сказать.
– Мария Витольдовна… Маша! – я чувствую что сам не свой – Мое положение нынче таково…
– Мне все-равно! – пальчик девушки упирается в мои губы – Я гибну, гибну без тебя!
Это признание все переворачивает во мне. Я безо всякой подготовки целую Машу в горячие губы. Она отвечает! Неумело, но отвечает! Моя рука тут же задирает ей сорочку, другая – ложится на ее шею. Девушка с необычайной силой и страстью обнимает меня. Я валю ее на кровать, попутно срывая нижнюю рубашку. Иступлено целую сначала одну грудь, потом другую. Маша стонет, стаскивает мои подштанники и сама подвигает меня к своим раздвинутым ногам. Мы соединяемся в единое целое и тут уже девушка почти кричит.
– Тебе больно?? – я останавливаюсь.
– Это сладкая боль! – Мария сама начинает подо мной двигаться, заставляя продолжить начатое.
Потом мы лежим обнявшись. Я глажу ее волосы, девушка водит пальцами по шрамам на моей спине.
– И правда поротый – Максимова садится, поднимается с пола свечку, рассматривает меня – А я не верила Татьяне Григорьевне. Думала, что та придумала… Ой! Тут все в крови.
Девушка стремительно краснеет.
– Я завтра все поменяю и застираю. Боже, как стыдно!
– Не стыднее чем быть поротым царем – усмехаюсь я.
Маша молчит, рассматривая что-то в пламени свечи.
– Это судьба! – наконец произносит она – Нам суждено быть вместе.
Я очень сильно в этом сомневаюсь, но просто закрываю ее уста новым поцелуем.
* * *
– Значит уезжаешь? – Харлова взяла мою лошадь под узды, посмотрела снизу вверх своими синими глазищами. Утром погода испортилась, повалил снег и казаки, что собирались на площади были покрыты белыми хлопьями. Девушка тоже зябко куталась в шубку, поправляла шаль на голове. Я оглянулся. Маши не было – ушла стирать наши ночные приключения. Пока ее не было, я решил не устраивать слезных прощаний. Кликнул Ивана, велел собирать казачков.
– Уезжаю.
– Со щитом или на щите? – Харлова попыталась пошутить, но получилось плохо.
– Татьяна Геннадиевна, идите в дом, здесь холодно – я поправил соболиную шапку. Подумал, что надо бы Агею заказать специальную корону ободком, которая бы подходила к головным меховым уборам.
Татьяна не уходила, смотрела на меня своими огромными глазами снизу вверх. Харлова вместе со своими «воспитанницами» из дворянок сильно помогла мне. Ударными темпами сшили два красных флага для 1-го и 2-го оренбургского полков. На одном был белый воющий волк, на втором – черный. С другой стороны – традиционные перекрещенные серп и молот.
– Петр Федорович – Харлова отпустила узду лошади – По поводу нашего пари…
– Глупо вышло – я сразу прервал девушку – Давайте и это тоже позабудем.
– Умоляю, отмените ваш приказ насчет Елены Никаноровны!
– Нет! – конь всхрапнул, я натянул узду.
– Что ж… Это очень печально – Харлова обиделась, не прощаясь ушла в дом.
Я же махнув казачкам рукой и мы быстрой рысью выехали с площади.
Оренбург по утреннему времени был пуст и наполнен смогом. Трубы пыхтели дымом и он стелился по земле, вызывая першение в горле.
Я дал шенкелей и перешел на легкий галоп.
Наш отряд быстро выскочил из города и почти сразу пришлось осаживать лошадь перед строем солдат, которых Подуров выстроил по полкам на поле возле ворот.
