Начало всего - [25]

Шрифт
Интервал


Почему-то в среду полдевятого утра ощущалось несусветной ранью, как будто разум был убежден: в выходной нужно поспать подольше! Позевав над чашкой кофе, я влился в ряд машин, ожидавших выезда из ворот комплекса, чтобы отвезти своих хозяев на работу.

Когда я припарковался на обочине у Терис-Блафс, Кэссиди сидела на тротуаре, вертя в руках солнцезащитные очки. На ней были джинсы и клетчатая рубашка, возле ног лежал темно-синий рюкзак.

Я ожидал снова увидеть Кэссиди в небывалых античных нарядах. Обычный прикид почему-то казался не свойственным ей. Но даже в такой привычной для всех одежде Кэссиди выделялась, и вы бы сами, не зная почему, обязательно остановили бы на ней взгляд. Она словно замаскировалась под заурядную девушку и находила это крайне забавным.

– Я видела сегодня койота, – сообщила Кэссиди, сев на переднее сиденье. – Он на нашем заднем дворе пускал слюни на золотых рыбок в пруду.

– Может, он просто хотел подружиться.

– Или искал стыдливую возлюбленную, – криво усмехнулась Кэссиди.

Наверное, это была отсылка к какому-то стиху, но я такого не помнил. Поэтому пожал плечами.

– «Была бы вечность нам доступна…»[17], – процитировала Кэссиди. – Эндрю Марвелл?

– Точно. – И цитата, и фамилия автора были смутно знакомы. Морено вроде давал что-то такое в тесте на углубленном курсе по британской литературе. Но я не большой фанат поэзии. – Так куда мы едем?

– Туда, где займемся делом. А точнее, будем жульничать. Так что вези нас в университетский городской центр.

По пути Кэссиди поделилась со мной своей теорией о том, как побеждают в турнирах по дебатам. Самые успешные полемисты («Я зову их мэтры полемики, но ты явно до них еще не дорос, мистер Ухмыляка», – поддразнила она меня.) были начитанны в сфере литературы, философии и истории.

– И чем сложнее твои отсылки к источникам, тем лучше, – сказала Кэссиди, проводя пальцами по вентиляционному соплу. – Не дай бог ты процитируешь Роберта Фроста! Нужно цитировать Джона Ролза или Джона Стюарта Милля.

Я слыхом не слыхивал о двух последних, но промолчал. По правде говоря, я пытался понять, на свидании ли мы с Кэссиди, пусть оно и началось спозаранку.

– Мы все еще можем поехать собирать остатки урожая, – предложил я, кивнув на одну из оставшихся апельсиновых рощ.

– Не знаю, почему это тебя забавляет.

– Ты не поняла? Это же наш деревенский музей, и я тебя туда приглашаю.

Кэссиди покачала головой, но на ее губах появилась улыбка.


Городской центр – весьма непривычное для меня место пребывания в восемь сорок пять утра. Я в нем почти никогда не бывал, так как он находится в пятнадцати минутах езды от Бэк-Бэя, снобского протестантского пляжного городка.

На самом деле городской центр стоит на границе Иствуда и Бэк-Бэя, а эта граница состоит из станции скоростного городского транспорта, медицинского комплекса, с которым я успел познакомиться лично, и гольф-клуба, членом которого является мой отец.

– В этом есть некая ирония, – произнес я, въезжая на стоянку. – В том, что городской центр стоит на границе двух городов, не являясь центром ни одного из них.

Кэссиди одобрительно хмыкнула.

– Идем. – Она надела солнцезащитные очки. – А то опоздаем на урок.

– Ха-ха-ха, – отозвался я, но, похоже, Кэссиди не шутила. – Серьезно, что мы будем тут делать?

Городской центр был негласным местом тусовок студентов иствудского калифорнийского университета, кампус которого располагался через дорогу.

– Я уже сказала тебе, – нетерпеливо ответила Кэссиди, вылезла из машины и закинула на плечи рюкзак. – Будем жульничать. Поприсутствуем на университетских занятиях, подкуем тебя в гуманитарных предметах, чтобы твой дебют на турнире в Сан-Диего был просто ошеломительным. И – вуаля! – вот наше расписание занятий.

Я опустил взгляд на всученный мне малиновый стикер.

– История Британской империи? – прочитал вслух. – Литература семнадцатого века? Введение в философию?

– Совершенно верно, – довольно подтвердила Кэссиди. – А теперь поторопимся. Мы пойдем по непроторенной дорожке, и для начала самое важное – не опоздать.


– Неужели учителя не заметят нас? – спросил я, пытаясь не отставать от почти бежавшей Кэссиди. Дорога вела вверх и шла от городского центра до главного учебного корпуса.

– Прежде всего, не учителя, а преподаватели. Профессора. И, нет, они нас не заметят. Я весенние каникулы всегда проводила с братом в Йеле и со скуки время от времени пробиралась на занятия. Меня ни разу не поймали. К тому же я выбрала для нас обзорные лекции, которые посещает сотня студентов. Мы с тобой всего лишь благодарно прослушаем их, запишем то, что может пригодиться нам в дебатах, а потом радостно отчалим.

Так оно и было – во всяком случае на истории Британской империи. Мы затесались между сотней студентов в гулкой многоярусной аудитории и прослушали слегка интересную, но больше скучноватую лекцию об империализме, капитализме и военной экономике. Я послушно корябал заметки, чем не мог похвастаться бородатый парень, сидевший двумя рядами ниже и игравший все занятие на мобильном в «Энгри вингс».

– Ну, как тебе? – спросила Кэссиди, как только лекция закончилась. Все высыпали из аудитории, и она потащила меня к ближайшей кофейной тележке.


Рекомендуем почитать
Не ум.ru

Андрей Виноградов – признанный мастер тонкой психологической прозы. Известный журналист, создатель Фонда эффективной политики, политтехнолог, переводчик, он был председателем правления РИА «Новости», директором издательства журнала «Огонек», участвовал в становлении «Видео Интернешнл». Этот роман – череда рассказов, рождающихся будто матрешки, один из другого. Забавные, откровенно смешные, фантастические, печальные истории сплетаются в причудливый неповторимо-увлекательный узор. События эти близки каждому, потому что они – эхо нашей обыденной, но такой непредсказуемой фантастической жизни… Содержит нецензурную брань!


Сухих соцветий горький аромат

Эта захватывающая оригинальная история о прошлом и настоящем, об их столкновении и безумии, вывернутых наизнанку чувств. Эта история об иллюзиях, коварстве и интригах, о морали, запретах и свободе от них. Эта история о любви.


Сидеть

Введите сюда краткую аннотацию.


Спектр эмоций

Это моя первая книга. Я собрала в неё свои фельетоны, байки, отрывки из повестей, рассказы, миниатюры и крошечные стихи. И разместила их в особом порядке: так, чтобы был виден широкий спектр эмоций. Тут и радость, и гнев, печаль и страх, брезгливость, удивление, злорадство, тревога, изумление и даже безразличие. Читайте же, и вы испытаете самые разнообразные чувства.


Разум

Рудольф Слобода — известный словацкий прозаик среднего поколения — тяготеет к анализу сложных, порой противоречивых состояний человеческого духа, внутренней жизни героев, меры их ответственности за свои поступки перед собой, своей совестью и окружающим миром. В этом смысле его писательская манера в чем-то сродни художественной манере Марселя Пруста. Герой его романа — сценарист одной из братиславских студий — переживает трудный период: недавняя смерть близкого ему по духу отца, запутанные отношения с женой, с коллегами, творческий кризис, мучительные раздумья о смысле жизни и общественной значимости своей работы.


Сердце волка

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.