Начало перемен - [26]

Часа через два посреди комнаты возникла Катя. Гуров вскочил, и они обнялись.

— Серенький, милый, — сказал Катя и крепко к нему прижалась. — Почему–то кажется, будто не видела тебя давно–давно. Вообще, странное ощущение, будто я долго была бесплотной тенью в каком–то странном царстве Аида.

— Бедная ты моя контуженная, — Гуров сел в кресло и посадил Катю к себе на колени. — Чем тебя развлечь? В другом месте попытался бы по–мужицки, простыми плотскими радостями. Но, наверное, здесь это невозможно?

— Секс в таких псевдореальностях обычно возможен. Но я как–то не в себе, Сереж. Попозже попробуем, ладно? Развлеки меня стихами, а?

— Ну, раз уж я произвел на тебя в свое время впечатление знанием Пушкина:

Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем,

Восторгом чувственным, безумством, исступленьем,

Стенаньем, криками вакханки молодой,

Когда, виясь в моих объятиях змией,

Порывом пылких ласк и язвою лобзаний

Она торопит миг последних содроганий!

О, как милее ты, смиренница моя!

О, как мучительно тобою счастлив я,

Когда, склоняяся на долгие моленья,

Ты предаешься мне нежна без упоенья,

Стыдливо–холодна, восторгу моему

Едва ответствуешь, не внемлешь ничему

И оживляешься потом все боле, боле —

И делишь наконец мой пламень поневоле!

Катя рассмеялась:

— Хорошо, больше никаких вакханалий, будет тебе смиренница по полной программе. А еще стишков?

— Вот тебе одно из любимых стихотворений моей юности. Хотя оно и сейчас меня трогает:

В полях, под снегом и дождем,

Мой милый друг,

Мой бедный друг,

Тебя укрыл бы я плащом

От зимних вьюг,

От зимних вьюг.

А если мука суждена

Тебе судьбой,

Тебе судьбой,

Готов я скорбь твою до дна

Делить с тобой,

Делить с тобой.

Пускай сойду я в мрачный дол,

Где ночь кругом,

Где тьма кругом, —

Во тьме я солнце бы нашел

С тобой вдвоем,

С тобой вдвоем.

(стихотворение Р. Бернса)

— «Мрачный дол», — задумчиво повторила Катя. — И чего мне мерещатся серо–лиловые долины Аида… Ладно. Как там душа Ахиллеса сказала Одиссею: «Я б на земле предпочел батраком вечно работать, нежели быть царем мертвецов, простившихся с жизнью». Может, займемся проектом, Серенький?

Они несколько часов составляли план работы. Потом Катя сладко потянулась и куснула Гурова за ухо:

— У вас заявка на одна штуку смиренниц?

— У меня. А вы, девушка, качественная смиренница? Те, вроде, не кусаются. И я не планировал в этом квартале мыть виртуальные уши.

— У меня, мужчина, элитная квалификация смиренницы. Будет обеспечен орально–генитальный эротический массаж виртуальных ушей с элементами тантрических техник. Так что уши придется помыть. И радуйтесь, что я вхожу в ваше положение и не требую надеть на них презервативы.

Оседлав его, Катя медленно–медленно, в странном рваном ритме целовала ему соски и двигала бедрами. Удивительное, тонкое, медленно нарастающее наслаждение продолжалось целую вечность. Потом Катя сильно сжала мышцы внутри, сделала несколько резких движений — и Гуров почувствовал, что взрывается. А Катя, запрокинула голову, тоненько протяжно вскрикнула — и, упав ему на грудь, опять стала двигаться в медленном слегка рваном ритме, плавно и нежно завершая оргазм…

— Эмпатического сканера, к сожалению, у меня тут нет, — сказала Катя. — Не чувствую, как ты кончаешь. Но все равно так классно с тобой, мой Серенький. А Александр Сергеич был бы доволен мной как смиренницей, как ты считаешь?

— Главное, что доволен муж, — веско заявил Гуров. — А мнение всяких хлыщей–стихоплетов не должно тебя интересовать.

— Никак опять ревнуешь к солнцу поэзии? — хихикнула Катя.

— А что, я к нему уже ревновал? Чего вдруг? — удивился Гуров.

— Ах, да, у тебя же амнезия. Взревновал ты, узнав, что я была с ним знакома. Слушай, спать хочется. А тебе?

— И мне немножко. Забавно, сон во сне, любопытно попробовать.

— И мне любопытно. Я ведь в виртуале только докладывалась, участвовала в совещаниях и тому подобное. Спим?

— Спим.

Проснувшись в той же кровати, Гуров сразу ощутил, что он «в реале», — хотя и не сильно, но побаливало во многих местах.

Как и при его пробуждении после амнезии, Катя сидела около кровати в кресле. Милая моя, подумал он, с теплым и нежным чувством радости, что видит ее.

Глаза у Кати изумленно и радостно расширились — и она прямо с кресла прыгнула в кровать и прижалась к нему:

— Серый, родной, ты опять меня любишь!

— Даже не знаю, как ответить, — рассмеялся Гуров. — Разве что какую–нибудь глупость типа «Таки да!» Слушай, а у персонажа с лягушками внутри псевдоним был не «Петров»?

— Вспоминаешь! — обрадовалась Катя.

— Да, как–то клочьями. Оказывается, просто надо было крепко дать мне по голове. Эх, ты, не догадалась!

— А почему ты думаешь, что по голове? — удивилась Катя. — Тебе крепко досталось и по позвоночнику. Может, любовь и важные воспоминания ты хранишь в спинном мозге?

— Ну, спасибо, что ты не подумала на костный мозг моего сломанного плеча, — засмеялся Гуров. — А как твое здоровье? В виртуальной реальности ты была поначалу какая–то кисловатая от контузии.

Катя удивленно приподняла брови:

— Здоровье ничего. Но о какой виртуальной реальности ты говоришь, Серенький?

— Как о какой? О той, в которой мы план работы с тобой писали.