Начало перемен - [2]

…А потом Катя наклонилась к нему, взяла за руку и неожиданно спросила:

— Сережа, извини за некорректный вопрос, — почему ты не пришел раньше?

— Боялся, — честно ответил Гуров.

— Чего?

— Зависимости — мне с тобой слишком хорошо.

Гуров опять удивился умению Кати молниеносно перемещаться — она почти мгновенно очутилась у Гурова на коленях в уже знакомой позе — держа его за уши, глаза в глаза:

— И это, сударь, по–вашему, извинительная причина, чтобы девушка ждала, страдала и практически выплакала себе единственные глаза? Благородно ли это с вашей стороны?

— Правда ждала и страдала?

Катя тяжело вздохнула, встала, подняв за собой Гурова, жарко прошептала ему на ухо «Честное благородное слово!», мягкой подсечкой уложила на ковер и стала сдирать с него брюки.

— Эй, — удивился Гуров такому повороту, а заодно и нарушению стандартного для проституток и привычного для него распорядка, — а душ?

— Душ еще надо заработать! Если всяких грязнулистых мудил просто так пускать в душ, то они вообще неделями будут пропадать бог знает где!

Потом они лежали, тесно обнявшись, на колючем ковре, но на кровать перейти было лень.

— Скажи честно, Серенький, у меня, наверное, неприятные поза и движения, когда я кончаю? И звуки какие–то странные из меня лезут?

— Ты знаешь, Катюш, — подумав, сказал Гуров, — с одной стороны, вроде да. Только вот — я понимаю, что на второй встрече это дико звучит, — но я, ей богу, ощущаю тебя близким человеком… У тебя уже появились новые желания?

— После выяснения нашей близости — да.

— Слушай, давай чуть–чуть отдохнем. Все–таки я уже довольно старый.

— Ну, мне нравится цвет сыплющегося из тебя песка. Вернись, пожалуйста, к моему вопросу.

— Окей. Так вот, когда …э-э… осуществляешь дефекацию… Ну, чего ты ржешь? Говорю же, старый я, стеснительный.

— Просто вы так культурно выражаетесь, мужчина! А откуда у вас такое произношение? По–моему, надо: дэфекация. И слово «секс», пожалуйста, потрудитесь произносить правильно: сэкс. А то у меня возникает комплекс неполноценности — черт знает чем занимаюсь тут с вами!

— Катюш, я родом из такой глубокой и самобытной провинциальной жопы, что поправлять мое произношение — только портить. Но слово «секс», снисходя к твоим проблемам, постараюсь подтянуть. Возвращаясь к твоему вопросу на доступном языке: когда кто–то посторонний срет, наблюдать неприятно. Но когда это делает близкий человек — отношение совсем другое, такое, знаешь, сочувственно–благожелательное. Вот и у меня примерно так же к проявлениям твоего оргазма.

— Честно–честно?

— Честно–честно.

— А тебе обязательно нужно уходить? А то я по тебе соскучилась. Если ты женат, может, как–нибудь отмажешься? Денег никаких не надо. Вообще, кстати, прошу тебя деньги из наших отношений исключить.

— Я старый холостяк и уходить мне никуда не нужно. Но не уверен, что тебе будет со мной комфортно, — может, я храплю или лягаюсь. Я уже лет десять ни с кем не спал.

— А почему?

— Ни с кем, кроме тебя, солнышко, судьба не сводила последние годы, чтобы хотелось спать вместе.

— Вы льстец.

— Отнюдь, сударыня!

— Пошли в постель?

— Пошли.

— Серенький, ты меня заинтриговал знанием Пушкина. Откуда у тебя такая фишка?

— Просто люблю стихи. Девятнадцатый век меньше, просто кое–что помню обрывочно. В основном читаю иногда более современных.

— Наизусть что–нибудь помнишь? Почитай, если не в напряг.

— Ну, честно предупреждаю, что читаю плохо, как все любители — с унылым подвыванием:

Вначале он сыграл мне вещь для арфы,

Прозрачную капель в начале марта.

И лишь в басах гортанная гитарность

плыла, как горький дым от старых листьев,

сжигаемых к исходу сентября.

Потом он показал мне, как гитара

Умеет быть истошной балалайкой,

томительно хмельной и безнадежной.

И эхо — глуховатая гитарность —

поддакивало, что среди веселых

есть на пиру всегда один печальный.

И я завидовал его гитаре,

поскольку сам бываю инструментом,

то — арфой своенравного Эола,

или чужим рукам послушной балалайкой.

И не могу позволить себе роскошь,

играя эти роли, оставаться

самим собой.

(стихотворение автора)

— Да нет, — сказала Катя, помолчав. — Ты интересно читаешь. Непрофессионально, конечно, но зато акцентируешь то, что надо. А еще что–нибудь?

— Еще одно коротенькое — и давай чуть–чуть поспим.

— Что такое «поспим»? Я не знаю этого слова. Вы хотите, мужчина, заставить меня делать что–нибудь плохое?

— Ой, такая гадость — но иногда приходится это делать.

— Если эта гадость вам абсолютно необходима, я потом рассмотрю вашу заявку. А пока читай, не заныкивай.

— Ну, вот тебе немножко мистики на сон грядущий:

Знаешь, все–таки я верю,

что не разорвалась нить,

и за этой черной дверью,

пусть не скоро, но однажды

доведется повстречаться

и друг друга различить.

И загадывать не будем,

кем предстанем друг пред другом.

Самый странный маскарад

не мешал нам в этой жизни —

и опять не помешает,

если боги, карма, чудо

нас с тобой соединят.

(стихотворение автора)

— Интересно, — задумчиво сказала Катя, — сможем ли мы с тобой встретиться после смерти.

— Почему же нет? — легкомысленно удивился Гуров, — Дело–то как бы нехитрое: держись за нить — и все.

— Такая морока может быть с этими нитями, — усмехнулась Катя. — Много их бывает, да и как бы не расползлись в руках.