Начало опричнины - [106]
Требование соловецкого игумена привело Грозного в ярость. В глазах царя кандидатура Филиппа была во многих отношениях неподходящей. Прежде всего, Колычев по рождению и связям был слишком тесно связан с верхами боярской знати. В момент острого конфликта царя с боярством это чревато было опасными последствиями. По традиции, московские государи предпочитали сажать на митрополичий стол представителей неродовитых семей. Царь имел основания не доверять Колычеву и по другим причинам. Во-первых, он с подозрительностью относился к новгородцам. Колычев происходил из новгородских дворян[1439]. Во-вторых, царь боялся интриг со стороны князей Старицких. Между тем, Ф. С. Колычев в молодости участвовал в мятеже князя А. И. Старицкого, из-за чего и вынужден был постричься в монахи[1440]. Наконец, Филипп выделялся в среде духовенства своим непреклонным, суровым характером и большим честолюбием. Царь не склонен был терпеть возражения с чьей бы то ни было стороны.
После выступления соловецкого игумена царь мог бы поступить с ним так же, как с казанским архиепископом Германом, человеком куда более влиятельным. Но он не сделал этого. Высшее духовенство было до крайности »раздражено отставкой митрополита Афанасия и изгнанием Полева. Опричная дума не осмелилась вторично вмешаться в церковные дела. На отношение опричной думы к Филиппу оказал влияние также тот факт, что одним из ее руководителей был опричный боярин Ф. И. Умной-Колычев, двоюродный брат соловецкого игумена. Однако решающее значение имело все же не это. В вопросе о кандидатуре Колычева царь вынужден был сделать уступку церковной оппозиции и более могущественным политическим силам, которые стояли за её спиной. Сам соловецкий игумен, не располагавший связями и влиянием бывшего царского духовника митрополита Афанасия, едва ли мог выступить против опричнины, если бы его требование не было поддержано земским боярством и дворянами.
По крайней мере два источника различного происхождения сообщают о крупнейшем выступлении земщины против злоупотреблений опричнины. Первый из них — Сказания Шлихтинга, написанные в Литве в начале 70-х гг. XVI в., второй — летописец московского происхождения начала XVII в. Шлихтинг исполнял роль переводчика во время бесед царского лейб-медика с его друзьями, членами опричного руководства. Информация Шлихтинга исходила из «первых рук» и отличалась большой достоверностью[1441]. Московский, так называемый Пискаревский летописец, возник в значительно более позднее время. Сведения Шлихтинга исходили из опричнины. Пискаревский летописец следовал традиции, сложившейся в земщине[1442].
По свидетельству летописца, опричнина вызвала крайнее озлобление в земщине, «бысть в людех ненависть на царя от всех людей и биша ему челом и даша ему челобитную за руками о опришнине, что не достоит сему быти»[1443].
Летописец отметил, что в выступлении участвовали «все люди» земщины. Но он не называет даты выступления. Этот пробел позволяет заполнить подробный и в целом достоверный рассказ Шлихтинга. Согласно Шлихтингу, в 1566 г. более трехсот знатных лиц из земщины, в числе их придворные царя явились во дворец, заявили протест против бесчинств и злоупотреблений опричников и потребовали упразднения опричнины. В своей челобитной царю фрондеры заявили примерно следующее: «Все мы верно тебе служим, проливаем кровь нашу за тебя. Ты же за заслуги воздаешь нам такую благодарность. Ты приставил к шеям нашим своих телохранителей (опричников. — Р. С.), которые из среды нашей вырывают братьев и кровных наших, чинят обиды, бьют, режут, давят, под конец и убивают»[1444].
Выступление церковной оппозиции и нескольких сотен знатных лиц из земщины породило острый политический кризис, выход из которого правительство Грозного искало в новых репрессиях. Опираясь на опричное войско, царь жестоко подавил фронду, впервые объединившую все недовольные элементы земщины. По его приказу все челобитчики подверглись аресту и были водворены в тюрьму. После пятидневного дознания опричники учинили над ними суд и расправу. Несколько земских, дворян были четвертованы, другим урезали язык[1445]. Вскоре после казни русские послы сделали в Литве следующее разъяснение насчет этой меры: «а учнут говорите про князя Василия Рыбина и про Карамышева и им (послам. — Р. С.) говорите: государь милостив, а лихих везде казнят: про тех государь сыскал, что они мыслили над государем и над государскою землею лихо, и государь, сыскав по их вине, потому и казнити их велел»[1446].
В официальных документах названы имена только двух жертв, опричнины. Имена прочих жертв невозможно установить, за одним исключением. Опричники Таубе и Крузе передают, что вместе с князем В. Пронским и И. Карамышевым был казнен К. Бундов (Burdna)[1447].
Автор «Истории о великом князе Московском» князь А. М. Курбский знал о массовом выступлении дворян против опричнины. Но его рассказ отличается недостоверностью. По словам Курбского, в один день с князем В. Пронским опричники перебили будто бы до двухсот земских дворян
