– Прости нас, Муна. Мы оставляем кров хранимой тобою пещеры. Не прогневись, помоги нам в нелегком пути, защити нас, сохрани наших младенцев, дай им вырасти сильными и ловкими, чтобы они могли приносить тебе щедрые дары – горы свежего мяса, тучного от обильного корма. Дай силу и ловкость молодым, терпение и мудрость бывалым. Благослови нас в путь.
Люди слушали речь Вилка, обращенную к Муне. Мысленно каждый повторял слова и с надеждой смотрел на каменную фигуру женщины в руках шамана. Отсветы костра плясали по ее скорбному лицу. Она знала, что путь предстоит нелегкий.
…Хеб открыл глаза. Слабо тлели угли. В сумраке невозможно было разглядеть, есть ли еще кто-нибудь в пещере, кроме него.
– Вилк, – позвал шаман.
Он не сразу сообразил, отчего ему стало жутко, и, только дважды повторив напрасный зов: "Вилк, Вилк", – понял, что его напугал собственный голос – он прозвучал непривычно, пугающе. В пещере было пусто.
Шаман сел. А когда пригляделся к сумраку, различил чью-то смутную фигуру по другую сторону очага.
– Кто здесь? – спросил Хеб как можно тише, чтобы не слышать эха в пустоте пещеры.
– Это я, Уэн, – отозвался человек.
В пещере остались еще несколько дряхлых стариков и старух. Они сидели недвижимо и беззвучно. Никто из них не вынес бы далекого пути.
Племя позаботилось о них: снабдило дровами и пищей, которой хватит всего лишь на несколько дней. Уделить больше им не могли: пища нужнее будет тем, кто отправился в путь, в манящее одних и пугающее других неизвестное Загорье… Что-то ждет их там? Что-то будет теперь с племенем? Жаль что они не могли взять с собою изображение Большого Оленя. Вся надежна у них только на Муну, на доброту и щедрость ее женского сердца.
– Помоги им, Муна. Не оставь их своими милостями, – тихо прошептал старый шаман.
"Хорошо, что я здесь в пещере, – подумал Хеб, – Иначе я умер бы в дороге далеко от Большого Оленя. Вряд ли моя тень смогла бы возвратиться назад. Неизвестно где бы пришлось ей скитаться".
Под гнетом пустоты ни у кого не было решимости начать разговор. Да и о чем было говорить? Все и так ясно. Они молча понемногу подкладывали в огонь. Он не грел, только светил. Дрова нужно было беречь. Заготовить еще они не смогут. Для них не было ничего страшнее темноты. Нужно было чуть-чуть поддерживать костер, чтобы хотя бы смутно видеть стену с изображением Большого Оленя.
***
Промозглая сырость тянулась в грот. Угли, припорошенные пеплом, чуть алели и попыхивали.
– Подъем! – весело скомандовал Игумнов.
Зашевелились чехлы, высунулись две головы.
– Как там погодка? – поинтересовался Степан.
Но и так было ясно, не нужно и выглядывать из пещеры – слышалось, как снаружи беспрерывно шелестел дождь.
Самыми неприятными были первые шаги – холодная вода лилась с каждого куста, под ногами хлюпало и чавкало. Но вскоре разогрелись на ходу. Им посчастливилось – вышли на звериную тропу. Но более всего взбадривала мысль, что до лагеря уже недалеко. Там можно отогреться у костра или забраться в сухой теплый мешок, досыта наесться горячего супа, гречневой каши с тушенкой.
Всем не терпелось поскорее рассказать о своей находке – не так уж часто в геологических маршрутах встречаются пещеры, расписанные художниками палеолита.
