Верочка и Игонин сидят за столом и о чем-то тихо говорят. Верочка ловит каждое слово Игонина, точно дышит его словами. Она вся словно продолжение Игонина — его улыбка, внезапное сожаление о чем-то, его озабоченность, его радость и сияние.
Я подхожу к открытому окну. Из темного сада в лицо струится прохлада. Я гляжу в темноту и думаю о том, что если бы сейчас не было Игонина, Верочка стояла бы рядом со мной и была бы продолжением ночной тишины, легкой прохлады и неумолкающей ни на мгновение во мне непонятной тревоги. И у нее было бы другое лицо, другой взгляд, и она печально и нежно сказала бы мне: «Все хорошо, Сергей… ты становишься взрослым. А это ничуть не страшно… только надо привыкнуть».
Стараясь не мешать Игонину и Верочке, я выхожу потихоньку в сад, где меня ждет одиночество и желанная, ничем не заполненная тишина.
9
В небе не видно ни одной звезды, и в саду непроницаемая темнота. Вначале я ничего не различаю перед собой и иду осторожно, нащупывая ногами твердую утоптанную землю узенькой тропинки, чтобы не наступить на невидимые грядки. Но вот глаза привыкают к окружающему мраку, и я угадываю смутный силуэт теплицы и черные кроны яблоневых деревьев.
Я останавливаюсь. Темная, нескончаемая ночь возвышается передо мной будто непреодолимая, загородившая дорогу гора, и я думаю о том, что каждому из нас в отведенное нам время становления, как сказочному Али-Бабе, следует найти какое-то свое «Сезам, отворись!», чтобы таинственная гора раздвинула свои скалы и открыла путь к таившимся в ней сокровищам. Каждый должен найти свои заветные слова, но не каждый находит их. Большинство из нас ищут их всю жизнь, но так и остаются ни с чем, натыкаясь на неприступные, холодные, равнодушные камни.
«Сезам, отворись!» Гора не шевелится. Тишина. Безмолвие. Вокруг ни малейшего движения. Издалека, со стороны города, доносятся какие-то слабые невнятные звуки. Должно быть, это играет заглушенная расстоянием радиола в парке или движется по какой-то отдаленной улице одинокая запоздалая машина.
А может быть, кто-то зовет на помощь?
