Начальник тишины - [61]

* * *

Замоскворецкому казалось, что он смотрит кино о жизни и страданиях князей Бориса и Глеба; смотрит как бы с другого берега реки, через туман… Видел он торжественный крестный ход, переносящий с пустыря святые останки князя Глеба, кумач развевающихся хоругвей, золото окладов и серебро крестов, слышал трубный бас дьякона. И неожиданно среди толпы хоругвеносцев приметил заплаканное лицо Торчина, повара-убийцы.

– Эх ты, повар, повар, – прошептал Замоскворецкий и открыл глаза. Видение исчезло и воцарилась мгла.

Он попробовал шевельнуть рукой, но не тут‑то было, руку что‑то сдерживало.

«Господи, помилуй! – взмолился про себя Замоскворецкий. – Что я, в аду, что ли? Или в гробу? Холодина какая. А ну, пусти!», – он дернул, что было силы, правой рукой и разорвал полиэтиленовый покров.

– Понакрутили, – ворчал Замоскворецкий, освобождаясь от пленки.

Резкая и неожиданная боль в левом плече заставила его на минуту остановиться.

При попытке сесть Замоскворецкий ударился головой о низкий железный потолок. «Кажется меня в контейнер запихнули… Где тут выход‑то? А если шибануть?».

Вернувшись в горизонтальное положение, Замоскворецкий собрался с силами и, согнув колени, ударил двумя ногами в стенку. По счастливой случайности, стенка оказалось дверцей и с хрустом распахнулась.

Вынырнув на пол вперед ногами, Замоскворецкий огляделся и сообразил, что находится в морге. Прямоугольное подвальное помещение без окон, со множеством морозильных камер, освещалось тусклой белесой лампой.

Вид Замоскворецкого был жалок: почти голый, с обрывками полиэтилена и засохшими пятнами крови по всему телу. Волосы на голове слиплись в сплошной кровавый колтун. Плечо, правая щека и шея сильно болели. Ощупав себя, Замоскворецкий удовлетворенно заключил: «Тоже мне, ворошиловские стрелки! Мазилы! Из четырех выстрелов только два попадания. Да и то, кровищи напустили, а убить не убили. Так. Левое плечо навылет. Ерунда. Главное, кость и сухожилия не задеты и кровь почти не течет. Еще бы она текла на таком морозе! А вот с головой невероятно повезло! Просто чудо какое‑то. Специально захочешь, – не сделаешь. Пуля вошла в правую щеку, прошла под кожей и вышла из шеи под ухом. Дело ясное, меня спасла кровь: вся голова залита! Кажется, третья пуля все же по макушке черканула, но эта царапина только накровавила, а так она не считается. Наверно подумали, что раны смертельные, да и бросили в морозильник подыхать. Только от чего тут подыхать?! От таких ранений не подыхают. Нет, здесь что‑то не так. Тут что‑то особенное. А может, они меня спрятали и еще придут?..».

За дверью послышались шаркающие шаги. Замоскворецкий машинально рванулся в угол, но запутался в обрывках полиэтилена и, потеряв от слабости равновесие, с грохотом растянулся на бетонном полу.

Дверь отворилась. На пороге появился старик Архипыч с церковной свечой в руках.

– Ну что, воскрес уже?! Вылупился? – радостно спросил он у притаившегося на полу Замоскворецкого. – Вставай, сынок, хватит по полу‑то валяться. Пойдем. Я как раз воду согрел. Умоешься. Полечим тебя. В чистенькое оденешься. У меня рубашечка новая беленькая есть, покойничья. Подымайся.

– Тебя кто послал? – простонал с пола Замоскворецкий.

– Я сам собой посланный. Глаз у меня наметанный. Как взглянул на тебя давеча, так и понял, что ты еще тепленький, хоть по документам и труп. Только с твоими провожатыми распрощался и сразу сюды, к тебе на выручку, а ты, вишь, какой бойкий, без акушеров вылупился.

Глава сорок третья. Охотник

После того, как милиция увезла Замоскворецкого на труповозке, «Царская охота» закрылась «на санитарный день» и весь персонал собрался в комнате отдыха.

Слово взял Князев, приехавший в ресторан ужинать через десять минут после того, как там раздались выстрелы. Разумеется, он остался без ужина.

– Друзья! – вдохновенно начал Князев, воздев правую руку. – Как постоянный клиент и друг вашего замечательного ресторана я приношу свои глубочайшие соболезнования всем вам в связи с гибелью нашего дорогого Юлия Юрьевича. Хороший был человек, но жизнь продолжается. Место Юлия Юрьевича займет кто‑то другой. И ему, этому другому, предстоит сложнейшая и ответственнейшая работа по обеспечению нормального функционирования многих заведений досуга города Москвы. В частности, и ваш ресторан будет под его опекой. Давайте все вместе поможем тому, кто займет почетный и трудный пост Юлия Юрьевича… Будучи близким другом почившего, я с сожалением замечал в последнее время, что с ним происходят некоторые изменения. Он стал терять волю к власти, у него появилась мнительность и даже какая‑то сентиментальность. Друзья, мы живем с вами в жестоком мире и прекрасно знаем, что нашей слабостью будут пользоваться враги. Неважно, кто убил Юлия Юрьевича. Милиция, конечно, приложит усилия, чтобы отыскать убийц и заказчиков, но для всех нас его смерть – печальный урок того, что нельзя расслабляться и терять бдительности…

Окончив речь, Князев попрощался и вышел из комнаты отдыха. Направившись к черному выходу, он заметил человека, сидящего в темном углу на коробке из‑под апельсинов. То был повар-официант. Он плакал. Поравнявшись, Князев потрепал его по плечу и покровительственно заметил: