Начальная школа Монтессори - [46]

Один из таких концептов – это «линия жизни», на которой есть место и окаменелому трилобиту, и дождевому червю, и многим другим, вымершим и гуляющим доселе по Земле животным.

Реконструированный слепок лапы динозавра Хелена притащила в класс, и пораженные дети, узнав, как делаются такие слепки, потянулись за своей фрау Вайман, как за музыкантом с волшебной дудочкой, в мастерскую. Там мальчики и девочки, невзирая на возраст, самозабвенно делали песчаные формы и заливали гипсом оттиски собственных рук. Через два дня получилась целая выставка застывших ладошек.

Мы уезжали из Зазбаха в день, когда дети после свободной работы варили джем из красной смородины, собранной ими накануне. В далекой Германии на нас повеяло домом и дачными заботами, которые этим летом не грозили нам.

В пути. Переезжая в Мюнхен, мы сделали короткую остановку в Карлсруэ. В информационном бюро на привокзальной площади мне в руки попалась газета «Каrlsuher kind» с заметкой «о свободной активной школе». Мое внимание привлекло знакомое имя в первом же столбце газетного текста. Это было имя Марии Монтессори. Именно ее труды легли в основу концепции этой новой для Германии школы. Так идеи Марии через сто лет породили новый педагогический поиск, и по этому пути, по утверждению автора заметки, уже пошли сорок немецких школ.

Есть ли в Карслруэ Монтессори-школы, мне узнать так и не удалось, но в Баварии, несмотря на довольно жесткие законы и ограничения педагогических инициатив, таких школ и детских садов оказалось достаточно много.

В Мюнхене, куда лежал наш путь, почти год в такой школе учился мой сын. Первый шок после возвращения из Германии – перемены между уроками. «Почему когда учитель выходит из класса, все встают на головы», – недоумевал он, и я не смог ему вразумительно ответить. В целом сравнение, сделанное моим ребенком, оказалось не в пользу нашей школы. Конечно, он прижился, но домашние задания, бессмысленные и бесконечные, не перестают вызывать в нем, да и в нас, его родителях, стойкое отвращение. Иногда складывается ощущение, что на уроках в школе наши дети только бездельничают и пишут контрольные работы, а учатся дома. Причем положение мало зависит от качества и количества учебников и кажущегося разнообразия содержащихся в них подходов к обучению.

В Монтессори-школе все иначе. Дети учатся, то есть буквально учат себя именно в школе, в ходе свободной работы. И то, что время от времени дети перерывают всю домашнюю библиотеку или забрасывают родителей вопросами, связано с проснувшимся в них глубоким интересом к чему-либо, а не с «закреплением» или «повторением» пройденного на уроке материала.

Немецкий швейцарец. Признаться, сначала господин Швайцлер не произвел на меня никакого впечатления. Пожилой немец, вернее, если верить его фамилии, швейцарец, любезно рассказал нам, как добраться до его школы, и, попрощавшись, исчез в извилистых коридорах Детского центра, к которому принадлежала и его школа.

На следующее утро в класс мы пришли раньше учителя. Нас встретил циви (так в Германии называют юношей, проходящих альтернативную службу в школах и других социальных учреждениях). Он усадил нас на стульчиках в уголке класса и начал готовиться к рабочему дню, за который, между прочим, получает хоть и небольшие, но вполне живые деньги. Дети потихоньку собирались в классе. И вот появился герр Швайцлер, победно неся в руке рядом с портфелем небольшой кулек с салатом. Кулек плавно опустился перед одним из учеников, а учитель прошествовал к своему столу. Он был похож на большого Деда Мороза, внезапно сбрившего бороду и снявшего шубу, чтобы спокойно погулять по изнывающему от зноя Мюнхену.

Собравшимся уже детям он сообщил, что целую неделю в классе будут гости, и попросил нас рассказать о себе.

Потом было сказано два волшебных слова, и по тому, как герр Швайцлер как будто забыл о классе, мы поняли, что началась свободная работа. Забыв данные нам инструкции, мы, как зачарованные, слушали монолог учителя, прерываемый нашими редкими вопросами. Он с понятной гордостью показывал нам, какие сложные работы делают его дети, уходя от него в гимназию, а, почувствовав в моей коллеге знатока немецкого языка, стал демонстрировать прекрасные словари. «Ребенку, – пояснил учитель, – скучно спрягать глаголы, а здесь дети видят поле слова (однокоренные слова, синонимы, прилагательные)». Учитель рассказывает детям какую-нибудь историю о слове, и они с удовольствием лезут в словарь, исследуют его связи и оттенки.

Мы говорили, а класс работал. Только изредка герр Швайцлер бросал то лукавый, то суровый взгляд на кого-то из детей. Когда наш разговор иссяк, в классе стало чуть тише, но работа детей продолжалась в том же размеренном ритме. Это свободное и неспешное течение неизвестным нам способом задавал учитель. «Сегодня у нас все будет чуть быстрее, мы готовимся к празднику школы», – шепчет нам герр Швайцлер, но нам-то кажется, что спокойней и медленней не может и быть. Маленький Кобиан рассматривает большой альбом с геометрическими фигурами, и учитель, взяв коробку с конструктивными треугольниками, идет к нему и проводит короткий, но очень конкретный урок. Перед глазами малыша россыпь маленьких треугольников превращается в один большой или вообще в совершенно другие фигуры. Эти волшебные манипуляции привлекают других детей и, тихо подсев, они зачарованно смотрят. Для них геометрия не исчерпается знанием о том, что биссектриса – это такая крыса. Углами этих треугольников геометрия войдет в пространство их жизни, не изнуряя зубрежкой теорем.