Набросок к портрету Лало Куры - [2]

ом, совсем как балерины, с каждым днем все более тощие и родные друг другу. Хористки, статистки. Они искали своего Боба Фосса.[3] Пока на вечеринке у каких-то колумбийцев не встретили Биттриха, который оказался в Нью-Йорке проездом с очередной партией товара. Они проболтали с ним до рассвета. Ничего такого – только музыка и разговоры. Той ночью они приняли решение – испытать судьбу, бросив кости в сторону Седьмой авеню. Прусский киношник и латиноамериканские шлюхи. И уже ничего нельзя было изменить. Во сне, когда меня преследуют кошмары, я вновь и вновь испытываю растерянность, но тут вдруг слышу – сначала далекий, потом все более громкий стук игральных костей, брошенных на асфальт. Я открываю глаза и кричу. В те предрассветные часы что-то бесповоротно переменилось. Чумой пристала к ним эта дружба. Затем Конни и Монике Фарр удалось заполучить контракт на выступления в Панаме, где из них выжали все соки. Немец оплатил им билеты в Медельин, на родину Конни, а для Моники это место было ничем не хуже любого другого. Сохранилось несколько фотографий, где они сняты на трапе самолета. Снимок сделала Дорис – только она встречала их в аэропорту. Конни и Моника в темных очках, на них брюки в обтяжку, обе невысокого роста, но хорошо сложены. Солнце Медельина нещадно палит, и по пустой взлетной полосе тянутся длинные тени. На заднем плане виден лишь один самолет – он уже наполовину вырулил из ангара. На небе ни облачка. Конни и Моника улыбаются, сверкая зубами. Пьют кока-колу на стоянке такси, изображая, будто их сильно качает. Воздушные турбулентности и турбулентности земные. Всем видом своим они показывают, что прибыли прямиком из Нью-Йорка, – вокруг них ореол тайны. А вот рядом с ними позирует совсем юная Дорис. Все три стоят обнявшись, пока кто-то неизвестный из любезности фотографирует их. Они стоят рядом с такси, а оттуда на них смотрит водитель, такой старый и изможденный, что трудно поверить в его реальность. Так начинается плавание по бурному океану страстей. Месяц спустя они уже снимались в первом фильме – «Гекатомба». Пока мир корчится в судорогах, немец снимает фильм «Гекатомба». Фильм о судорогах духа. Сидя в тюремной камере, некий праведник вспоминает лихие разгульные ночи. Конни и Моника развлекаются с четырьмя типами мрачного вида. Дорис прогуливает по берегу мелководной реки самого крупного из гусей Биттриха. Ночь потрясающе звездная. На рассвете Дорис встречает Пташку Гомеса, и они занимаются сексом в задней части дома Биттриха. Гуси поднимают страшный гвалт. Конни и Моника, высунувшись в окно, хлопают в ладоши. Фаллос красавчика святого блестит от спермы. Конец. Титры наплывают на спящего полицейского. Юмор Биттриха. Такие фильмы были очень по душе наркоторговцам и коммерсантам. Народ попроще, вроде грабителей или посыльных, не понимал их, да они и вообще с превеликой радостью шлепнули бы проклятого немца. Второй фильм – «Кундалини». Бдение у гроба покойного скотовода. Пока собравшиеся льют слезы и пьют кофе и агуардьенте, Конни заходит в темную комнату, где хранится сельский инвентарь. Из огромного шкафа выскакивают два типа, один наряжен быком, второй – кондором. Без долгих разговоров они кидаются к Конни и насилуют ее – в две дырки. Губы Конни кривятся, силясь изобразить некую букву. Моника и Дорис обжимаются на кухне. Затем зритель видит хлев, битком набитый скотом, и мужчину, который с трудом пробирается вперед, расталкивая коров. Это Пташка Гомес. Но далеко уйти ему не удается, в следующей сцене он лежит на земляном полу – в грязи между копытами. Моника и Дорис в позе 69 на большой белой кровати. Мертвый скотовод открывает глаза. Потом приподнимается и выходит из гроба, к изумлению и ужасу родственников и друзей. Все еще оставаясь во власти Быка и Кондора, Конни произносит слово «кундалини». Коровы бегут из своих стойл, титры наплывают на всеми забытое тело Пташки Гомеса, которое постепенно растворяется во мраке. Следующий фильм – «Бассейн». Двое настоящих нищих бредут куда-то, волоча свои мешки. Они бредут по немощеной улице. Заходят на задний двор обиталища Биттриха. Мы видим Монику Фарр – она закована в цепи таким образом, что может только стоять, на ней нет никакой одежды. Нищие вытряхивают содержимое своих мешков – это полный набор сексуальных инструментов из кожи и стали. Нищие натягивают на лица маски с фаллическими наростами и, встав на колени – один перед Моникой, другой сзади, – насилуют ее, мотая при этом туда-сюда головами, что производит по крайней мере двусмысленное впечатление: трудно понять, то ли они пришли в полный экстаз, то ли задыхаются под своими масками. Пташка Гомес лежит на солдатской походной кровати и курит. Рядом, растянувшись на такой же кровати, мастурбирует Самсон Фернандес. Камера медленно наплывает на лицо Моники: она плачет. Нищие удаляются по немощеной улице со своими мешками. Моника закрывает глаза и словно бы засыпает. Ей снятся маски, носы из латекса, старые придурки, которые, задыхаясь от возбуждения, делают свое гнусное дело. Правда, это всего лишь шкуры, внутри которых нет плоти. Затем Моника одевается, идет по одной из улиц Медельина, ее приглашают на пирушку, где она встречает Конни и Дорис, они целуются и улыбаются друг другу, потом обмениваются новостями. Пташка Гомес, так и не успев завершить процесс облачения в камуфляжную форму, засыпает. На улице еще не стемнело, а пирушка уже закончилась, хозяин дома хочет показать девушкам самое ценное, что у него есть. Те следуют за ним в сад, накрытый сверху сложной конструкцией из стекла и металла. Палец, унизанный перстнями, направлен в дальнюю часть сада. Девушки видят небольшой бассейн в форме гроба. Они наклоняются и рассматривают свои лица, отраженные в воде. Близится ночь, нищие пробираются через территорию, где расположены большие промышленные склады. Слышится музыка – это буйная конга, которая звучит все громче и громче, становится злой и сулит беду, – и вдруг разражается буря. Биттрих обожает такого рода звуковые эффекты. Раскаты грома в горах, молнии, деревья, которые вспыхивают свечками и обрушиваются на землю, дождь, барабанящий по стеклу. Он записывал свою коллекцию шумов на высококачественные пленки. Это для моих фильмов, говорил он, это чтобы добавить колорита, но на самом деле они нравились ему сами по себе. Целый набор звуков, пробужденных в сельве дождем. Шум ветра и моря – то созвучный, то диссонирующий. Звуки, от которых чувствуешь себя одиноким, и звуки, от которых волосы встают дыбом. Жемчужина его коллекции – рев урагана. Я слышал его еще ребенком. Актеры пили кофе, рассевшись под деревом, а Биттрих возился с огромным немецким магнитофоном – в отдалении, бледный от напряжения, от того, что все никак не может добиться нужного эффекта. Сейчас ты услышишь, каким бывает ураган внутри, сказал он мне. Сперва я ничего не расслышал. Наверное, я ждал невесть какого грохота, от которого лопаются барабанные перепонки, поэтому был разочарован, различив всего лишь какие-то прерывистые вихревые завывания. Надрывные и прерывистые. Словно работал пропеллер из живой плоти. А потом я услышал голоса, но это был не ураган, разумеется, а летчики в самолете, пролетавшем поблизости от урагана. Резкие голоса, говорившие по-испански и по-английски. Биттрих внимал им с улыбкой. А потом я снова услышал ураган, на сей раз я и вправду его услышал. Пустота. Вертикальный мост – и пустота, пустота, пустота. Никогда не забуду тогдашней улыбки Биттриха. Он как будто бы плакал. И это все? – спросил я, не желая признать, что получил более чем достаточно. Это все, сказал Биттрих, который рассеянно смотрел на беззвучно крутящуюся пленку. Потом он выключил магнитофон, очень бережно опустил крышку и снова присоединился к остальным – все пошли в дом продолжать работу. Следующий фильм – «Лодочник». Кругом одни руины, и можно подумать, что действие происходит в Латинской Америке после третьей мировой войны. Девушки идут среди каких-то свалок, шагают по пустынным дорогам. Потом появляется река – широкая и спокойная. Пташка Гомес и еще два типа играют в карты при свече. Девушки оказываются на постоялом дворе, где все мужчины имеют при себе оружие. Девушки с каждым по очереди занимаются сексом. Потом из кустов они рассматривают реку и кое-как привязанные на берегу лодки. Пташка Гомес – лодочник, во всяком случае именно так все его называют, но он сидит за столом и не думает покидать своего места. У него отличные карты, лучше, чем у партнеров. Бандиты обмениваются репликами по поводу того, как хорошо тот играет. Как хорошо играет лодочник! До чего везет лодочнику! Постепенно заканчиваются все съестные припасы. Повар с поваренком измываются над Дорис – насилуют ее, пуская в ход рукоятки огромных мясницких ножей. На постоялом дворе воцаряется голод: кое-кто уже не может встать с кровати, другие бродят по окрестным пустырям в поисках еды. Мужчины теряют последние силы, а девушки тем временем словно одержимые строчат что-то в своих дневниках. Пиктограммы отчаяния. Сверху накладывается изображение реки и сцены бесконечной оргии. Финал предсказуем. Мужчины наряжают девушек курицами, а затем набрасываются на них и съедают, устроив пир среди летающих повсюду перьев. Во дворе кучкой лежат кости Конни, Моники и Дорис. Пташка Гомес начинает следующую партию в покер. Удача не изменяет ему. Теперь камера находится за его спиной, и зритель видит, какие карты у него на руках. На них нет никаких картинок. Поверх трупов всех героев фильма появляются титры. За три секунды до финала вода в реке меняет цвет – становится агатово-черной. Очень глубокий фильм, каких мало, любила вспоминать Дорис. Ведь именно так мы, актрисы порно, и кончаем свои дни: нас пожирают безжалостные незнакомцы, сперва попользовавшись нами как следует. Скорее всего, Биттрих снял этот фильм, чтобы не отставать от каннибальского порно, которое как раз в то время произвело сенсацию. Но если кто удосужится посмотреть эту ленту хоть чуть внимательнее, то сразу поймет, что главный в ней – Пташка Гомес, сидящий за картами. Пташка Гомес, который умел вибрировать изнутри, пока намертво не привязывал к себе взгляд зрителя. Великий актер, талант которого жизнь, наша жизнь растранжирила, братки. Вот они, фильмы немца, все еще незапятнанные. И вот он, Пташка Гомес, со своими пыльными картами в руках, шея и руки у него грязные, веки вечно полуопущены – и он вибрирует, ни на миг не останавливаясь. Пташка Гомес – случай парадигматический в порно восьмидесятых. Его прибор не отличался особыми размерами, Гомес не был культуристом и вовсе не нравился тем, для кого делались такого рода фильмы. Он был похож на Уолтера Абеля.