Наброски синим, зелёным и серым - [11]

Когда она стала расписываться в церковной книге, графиня-мать подошла вплотную и заглянула через плечо невесты, трепетавшая рука которой выводила имя «Мэри».

«Да разве вас зовут так? — удивлялась графиня. — Не знала я этого».

Невеста молча прибавила имя «Сусанна».

«Ба! Еще новое имя! — вскричала графиня. — Откуда вы набрали столько имен?»

Невеста между тем выводила еще третье имя: «Руфь», а к этому прибавила «Сьювел». Графиня ахнула и стала падать в обморок. Новобрачная положила перо, подхватила под руку падавшую свекровь и шепнула ей:

«Факт свершился, миледи, и мы с мужем надеемся, что вы не захотите скандала. Успокойтесь и не теряйте достоинства».

«Прости нас, дорогая мама, — молил с другой стороны лорд. — Мы видели, что прямым путем нам не добиться своего, поэтому поневоле пришлось идти окольным… Нам очень грустно, что нельзя было иначе… Теперь нам лучше немедленно уехать куда-нибудь подальше… Как бы мистер Ходскис не поднял большого шума…»

Доктор налил себе стакан воды и выпил одним духом. Это было неудивительно: горло его должно было основательно пересохнуть за время длинного рассказа.

— Ну, а что же сталось с Клементиной? — спросил я.

— Впоследствии она вышла замуж за своего избранника, молодого лейтенанта морской службы. Больше мне о ней ничего неизвестно, — ответил мой собеседник. — Что же касается лорда и леди С., то они отсутствовали в Лондоне года три, а когда, наконец, вернулись назад, Мэри оказалась настолько блестящей светской дамой, что с трудом можно было узнать в ней прежнюю прислужницу из кондитерской. И общество, не в первый уже раз вынужденное изменять чопорности из-за неравного брака кого-либо из своих членов, охотно приняло в свою среду новую графиню Н.; отец ее мужа умер через год после ее венчания с его сыном и наследником всех его титулов и имений.

Графиня-мать тоже приняла и даже полюбила невестку, но лишь тогда, когда убедилась, что сын действительно счастлив с нею, и когда молодая женщина с присущей ей энергией и деловитостью в несколько лет привела в образцовый порядок запутанные дела мужа, — заключил рассказчик.

III Разочарованный Билли

В один темный августовский вечер, после душного дня, я зашел в наш клуб. Настоящий «клубный» час еще не наступил, поэтому я нашел там только его. Он сидел у открытого окна, а у его ног на полу валялся скомканный номер «Таймс».

Я подсел к нему и сказал:

— Добрый вечер.

Он зевнул и ответил на мое приветствие, по своей всегдашней манере немилосердно глотая буквы и целые слоги, так что получалось нечто вроде языка папуасов.

— Ну, и душно сегодня! — продолжал я.

— Прядчно, — пробурчал он, отвернув в сторону голову, закрыл глаза.

Видимо, он не был расположен поддерживать беседу, но это нисколько меня не смутило, — напротив, еще более подзадорило в моем давнишнем желании хоть разок хорошенько встряхнуть этого сонного человека. Наметив себе, как вести дальнейший разговор, я как ни в чем не бывало, продолжал:

— Прекрасная газета, эта «Таймс».

— Так себе… Не желаете ли? — и он, к моему удивлению, нагнулся, поднял газету и вручил мне.

Чтобы не утомлять читателя отгадыванием слов своеобразной речи моего собеседника, я буду передавать ее на обыкновенном языке.

Я видел, что намеченная мною добыча моей скуки, моего каприза или моей любознательности (как кому угодно назвать это) желает своей неожиданной любезностью отделаться от меня; но я не сдавался и закинул новую удочку, сказав:

— Говорят, каждая передовая статья «Таймс» — перл английской публицистики.

— Может быть… не знаю, — снова коротко пробурчал он.

Видя, что «Таймс» в данном случае служит плохой приманкой, я закурил сигарету и заметил своему визави, что он, кажется, не любит охоты; это немножко задело его за живое.

— Большое удовольствие охотиться! — проговорил он, закрыв глаза и обернувшись ко мне лицом. — Тащиться несколько миль по болотам в сопровождении четырех угрюмых людей, одетых в черный вельвет, пары угнетенных собак и с тяжелым ружьем, и все это только для того, чтобы добыть на несколько пенсов дичи! Нет, слуга покорный! Это не в моем вкусе.

— Великолепно сказано, ха-ха-ха! — нарочно рассмеялся я, зная, что громкий смех может довести его до нервного припадка…

Он весь сжался в комок и даже хотел было зажать уши, но удержался от такой демонстрации в силу врожденной вежливости, а я продолжал свою игру вопросом, любит ли он лошадей.

— Да, если не заставляют меня говорить о них четырнадцать часов в сутки, — ответил он.

— А рыбную ловлю не любите? — не отставал я.

— Никогда не ловил рыбы ни в какой воде, — процедил он сквозь болезненно стиснутые зубы.

— Зато вы, кажется, много путешествовали? — сделал я новую попытку расшевелить его.

Моя няня всегда называла меня «надоедливым», а сам я аттестую себя «упорным». Пусть судит читатель, кто из нас прав: няня или я.

Он страдальчески посмотрел на меня, скривив губы, и промямлил:

— Я бы постоянно путешествовал, если бы только мог видеть какую-нибудь разницу между одним местом и другим.

— В Центральной Африке были? — приставал я.

— Был два раза. Она напоминает мне Кью-Гарден.

— А в Китае?

— Был и чувствовал себя среди китайцев, как в рыночном балагане для народа.