Набег - [16]
Макасим перевернул страницу, и мальчики увидели в два столбца темно-бурые четырехугольные буквы. Макасим торжественно прочел:
— «Подобны суть книги глубине морской, ныряя в которую износят дорогой бисер».
Все вздохнули. Макасим снова прочел:
— «Се бо суть реки, напояющи вселенную».
И вдруг закрыл книгу и бережно стал завертывать в посекшийся по складкам шелковый лоскут.
Василько, будто очнувшись от сна, потер глаза и спросил:
— Что ты?
— Темнеет уж, — ответил Макасим. — Бляшку заливать время, а вам пора по домам.
— Макасим, мы тебе поможем — так-то скорей будет.
Мальчики раздули огонь в горне. Василько сдвигал и раздвигал мехи, чтобы жарче горело. Куземка плавил в тигельке серебро. Макасим прикрыл форму каменной плиткой, обвязал проволокой, чтоб не сдвинулось, поставил форму на попа и залил в воронку серебро.
— Своей тяжестью вниз опустится серебро, весь узор заполнит — хорошо будет, — сказал он.
Маленький кирпичик на полу у горна весь изнутри светился красным жаром. Над ним поднялось облачко пара. Потом стало темнеть и гаснуть.
— Вот и залили, — сказал Куземка. А Василько тихонько попросил:
— Дедушка, ни в одном глазку спать не хочется. Пока бляшка стынет, расскажи, что в твоей книге написано.
И Макасим, присев на скамью и свесив усталые руки меж колен, начал рассказывать о том, что в книге его говорилось о мироздании, что земля наша плоская и вокруг обтекает ее океан. А за океаном во все стороны тянется твердая земля, куда люди не могут добраться, хотя некогда там и жили. А на крайних пределах недостижимой земли со всех сторон стена вздымается и, закругляясь вверху, образует небосвод. И в этом твердом небе, в небесной тверди, как лампада, подвешено солнце, и оно в восемь раз меньше земли. А ниже и выше солнца в семи небесах хрустальные светильники звезд висят.
И еще в той книге говорилось о разных зверях — о слоне, льве, пеликане, пантере, обезьяне и черепахе. О том, как пеликан оживляет своих птенцов тем, что, расклевав себе грудь, орошает их своей кровью; как феникс, прожив пятьсот лет, сгорает на благовонном костре и из огня вновь выходит живым и юным; и как лев, когда спит, то очи его бодрствуют.
И еще говорилось о человеке: что тело его создано из земли, кости — от камня, кровь — от моря, очи — от солнца, мысль — от облака, дух — от ветра, тепло — от огня.
И тут Макасим замолчал, потянулся и сказал:
— Бляшка-то до утра не остынет. Рано ее из формы вынимать. Спать не пора ли?
И тогда Василько с Куземкой простились и пошли домой.
Было совсем уже темно. Вдруг мальчики увидели, что на западной башне вспыхнул свет, будто кто-то зажег фонарь. Потом этот свет спустился вниз, мелькнул в окнах верхней клети, вышел из двери Василькова жилища и двинулся к воротам. В воротах открылась калитка, вновь закрылась, и свет исчез.
— Что это? — шепнул Куземка.
— Не знаю. Что-то случилось. Что-то страшное. Скорей бежим домой!
И они поспешно расстались.
Глава XII
ГОЛОСНИКИ
Этой ночью юноша Иванко, ходивший дозором по наружному валу, устал и сел, прислонившись головой к земляной насыпи. Вдруг услышал он под собой глухой гул. Испуганный, он вскочил и оглянулся.
Полная луна заливала степь серебряным светом. Ни одно облачко не пробегало по небу, ни одна тень на земле не дрогнула. Свет был так ярок, что виден был каждый колос пшеницы в поле, каждый стебелек ковыля в степи. Ничто не шевелилось, не шумело.
Иванко снова нагнулся к валу и еще явственнее услышал гул. Казалось, земля, мерно вздрагивая, глухо дышала.
«Наваждение, — подумал Иванко, — нечистая сила играет».
Он достал из-за пазухи круглую иконку, где с изнанки были изображены четырнадцать змей с семью головами, свившимися узлом. Такая иконка называлась змеевиком и помогала во всякой беде. Однако гул становился громче, будто дальние раскаты грома над степью грохотали. Тогда Иванко схватил рог, висевший на перевязи на его груди, и поднес его к губам. Но снова опустил, не посмел в него затрубить.
Уже долгие годы никто не сторожил наружный вал, а Иванко в дозорных не бывал, он служил у господина Глеба конюхом. Но накануне вечером господин, на вал его посылая, дал ему рог и велел трубить, если услышит или увидит что-нибудь необычное, а чего опасаться, не объяснил. Иванко не знал, был ли гул по ночам необычен или всегдашен и не померещилось ли ему.
Он прошел несколько шагов и снова нагнулся к валу. Теперь ему показалось, что он слышит скрип, будто деревянные колеса тяжелые повозки везут по степи. Не то звенело у него в ушах, и кровь, приливая к опущенной голове, тяжело била в виски, не то в самом деле слышал он бряцанье железа, глухие мерные удары, будто хлеб молотили цепом. Там где-то — а где, не мог он понять — скакали всадники, тяжело груженный двигался обоз и топот ног колебал землю. Иванко затрубил в рог.
На башне сверкнули искры, кремень ударился об огниво — и загорелся смоляной факел. Это был тот свет, который снизу, с площади, увидели Василько с Куземкой. Через несколько минут распахнулась калитка в крепостных воротах, послышались шаги на мосту. Еще через мгновение Иванко увидел боярина и Микулу Бермятича. У обоих в руках были обнаженные мечи.
