Набат. Книга первая: Паутина - [11]

В михманхане у начальника таможни сидели его приятели. Происходил базм — оргия. Жаннат заставили играть на дутаре, петь, танцевать. Умоляюще смотрела девушка на Мамурахон, сидевшую в углу, но та только поощрительно покачивала головой и бормотала: «Живей, моя милая. Сколько кобылке ни резвиться, все равно заседлают». Мамурахон только и думала теперь, чтобы взять подороже. В пьяном угаре гости начальника таможни рычали, издавали звериные вопли. В михманхане стоял запах винного перегара, дым гашиша. Гашиш подложили девушкам в пищу. Сам начальник, толстый, грузный мужчина, заросший волосами, схватил за руку Жаннат и оттащил ее в соседнюю комнату. «Смотри, роза души моей, сердце мое горит! Обними меня, возляжем на ложе. Шесть одеял подстелю для твоего гибкого тела». Но недаром прозвали Жаннат змеей. Она выскользнула и, стрелой промчавшись через комнату, где пьяницы продолжали пировать, выбежала из дома и бросилась по улице. Тотчас она услышала топот ног и хриплый разъяренный голос. «Держи ее!» Топот приближался. Навстречу кто-то поднимался по крутой улочке и, задыхаясь, рычал: «Иду! Иду!» Толкнув первую попавшуюся калитку, Жаннат заскочила в чистенький дворик. Посреди него молодая женщина мыла голову кислым молоком На возвышении под деревьями сидел человек в очках с острой бородкой, ярко выделявшейся своей белизной на кирпично-красном лице. Задыхаясь, Жаннат прислонилась спиной к столбу, подпиравшему крышу навеса, и старалась отдышаться. Женщина мыла по-прежнему волосы. Старик, опустив голову, разглядывал из-под очков Жаннат. С улицы доносился топот, вой, крики. В калитку бешено застучали, и Жаннат застонала. Тогда старик кивнул головой на большой медный кумган с изогнутым лебединой шеей носиком и проговорил только одно слово: «Поливай!» А сам быстро засеменил к калитке. Проходя мимо взявшей уже в руки кумган Жаннат, он, словно невзначай, поднял с земли женский камзол и накинул его ей на голову. Яростный стук в калитку сотрясал ворота. «Кто там? Иду, иду!» Дрожащими руками поливая воду на голову женщине, Жаннат слышала весь разговор.

— Что вы шумите, не даете отдыхать человеку? — сказал хозяин дома.

— Здравствуйте, господин Самад-кази. Это я, начальник таможни.

— И вы здравствуйте, но разве так можно громыхать.

— Извините, господин Самад-кази, но к вам во двор забежала женщина.

— Вы понимаете, господин, что вы такое говорите?

— Это рабыня одной достойной госпожи. Она сбежала от хозяйки.

— Ко мне во двор никто не забегал.

— Нет, забежала женщина, — настаивал начальник таможни.

— Нет, у меня во дворе только моя жена и ее сестра.

— А я сам погляжу.

— Остановитесь, почтеннейший, вы нарушаете все добрые обычаи. — Тон казия становился проповедническим. — Стойте.

Струйка из кумгана дрогнула и расплескалась, потому что калитка стукнула и кто-то (Жаннат не посмела обернуться) заскочил во двор. Она дрожала и трепетала. Она слышала громкое сопение.

— Эй, — взвизгнула жена казия, откинув мокрые волосы, — это что за невежа лезет в дом! — И она, как была с открытым лицом, расставив пальцы с длинными ногтями, кинулась на начальника таможни. — Ого, старый развратник, сейчас я тебе глаза выцарапаю!

Жена казия была молода и сильна. Начальник таможни поспешно юркнул в калитку.

— Справедливость! Справедливость! — сказал казий, выпроводив непрошеного гостя и весьма внимательно разглядывая Жаннат. — Да, да, я беру… то есть мы с моей женой возьмем тебя к себе и не дадим в обиду.

Снова на улице послышались крики. Теперь к ним присоединились вопли Мамурахон: «Украли, украли! Дочку украли!»

— Это ваша мать? — быстро спросил казий.

— Нет, ради бога, нет! Она торгует девушками, — бормотала Жаннат.

— А, — проговорил казий и обратился к жене: — Спрячь ее, ну в сундук, что ли.

Жена казия увела Жаннат в женскую половину.

— Конечно, залезать тебе в сундук нечего, но сиди тихо.

Слова хорошего человека — сливки, слова дурного — навоз. О аллах, сколько ужасных слов пришлось выслушать казию и его домочадцам от Мамурахон, когда она ворвалась во двор вместе с пьянчугами. Жена казия бегала простоволосая по крыше и звала на помощь соседей, большие псы точно взбесились, а бедняжка Жаннат спряталась в михманхане в нишу за груду одеял и проливала беззвучные слезы, дрожа от страха, что вот-вот ее найдут. Но собака лает, волк бежит своей дорогой, и сколько ни скандалили Мамурахон и пьянчуги, а пришлось-таки им с пустыми руками уйти из дома казия. Ведь он занимал высокое положение в Байсуне и ссориться с ним никак не следовало.

— Девочка, твоя мать далеко. Придется тебе пожить у меня до поры до времени, — сказал Самад-кази, выслушав историю Жаннат. — Какие изверги еще существуют в нашем мире! Я напишу твоим родителям о твоих злоключениях.

Местный хаким-губернатор не внял поступившим от Мамурахон жалобам и, наоборот, изгнал ее с позором из Байсуна, а начальнику таможни запретил приближаться к дому казия Самада и на тысячу шагов.

Жил казий в достатке. В домашнем обиходе соблюдал все правила, установленные святыми людьми, современниками и сподвижниками пророка Мухаммеда, и делил свои ночи между двумя, своими женами — Ризван-биби и Фазилят. Ризван-биби далеко уже перевалило за сорок, и она похожа стала на разжиревшую старую корову, а Фазилят прелестью лица, стройностью стана и крутизной бедер могла украсить гарем самого халифа правоверных.