Набат - [36]

— Куда спрятал телефон?

Не поднимаясь, тот буркнул:

— Слепая что ли?

— Скорей, Саньке худо.

— Худо, худо… Или ослепла? На окне телефон!

Рванула трубку, крикнула в него:

— Район? Район?

Гремя стульями, сторож перевернулся на другой бок.

— Чего орешь-то? На линии обрыв получился.

Но Анфисе не верилось, район обязан ответить ей, надо срочно вызвать «скорую». И она продолжала истошно кричать в немую трубку:

— Район?

Потом, поняв бесплодность своего занятия, бросила трубку на подоконник:

— Едят тебя мухи!

На улице не унималась метель.

В метель ворвался прерывистый гул мотора, Анфиса остановилась: из снежной мглы вынырнул трактор, надвигался на нее; подождала, пока машина поравняется с ней. Из кабины свесился сын. Прокричал:

— Садись!

Она показала рукой в сторону своего дома.

Значит, он на тракторе повезет Саньку. Ну и правильно, на самой сильной автомашине не пробьешься к тракту, занесло все кругом. Выходит, Саньке совсем плохо, если до утра не ждут. Появилась беда нежданно-негаданно откуда и не думали. Вот тебе на…

Она подошла к своему дому, когда Джамбот с фельдшером успели втиснуть Саньку в кабину.

— Влезай, мать, — крикнул матери сын и подал сверху руку.

Вскарабкалась с его помощью на трактор.

— Держись! — крикнул Джамбот.

Надрываясь, «кировец» пробивался сквозь сугробы. Санька протяжно стонала.

— Потерпи еще чуток, Санюшка, родная… Приехали… А вот и тракт.

Джамбот поставил трактор на обочину, соскочил на землю; вдали во мгле зажглись два спасительных огонька.

— Машина! — радостно воскликнул сын.

Он вышел на середину дороги, вскинул над головой руки, крикнул:

— Стой!

Тяжелый «МАЗ» остановился рядом с трактором, из высокой кабины свесился водитель:

— Чего тебе, браток?

Задрав кверху голову, Джамбот прокричал:

— Беда.

Спрыгнул на землю водитель:

— Какая еще беда?

— Жена помирает… В больницу надо бабу.

Водитель повелительно взмахнул рукой:

— Давай ее, чего разинул корыто!

И сам же первый полез на трактор. Вдвоем перенесли Саньку на машину, с трудом подняли: кабина-то высокая.

В последний момент Джамбот взобрался на трактор, показал матери, как выключить мотор, но махнув рукой, выругался:

— Да хрен с ним, надо будет, сам заглохнет. Сиди, до утра горючего хватит, только не усни, задохнешься.

Машина уехала, и Анфиса осталась одна на тракторе.

5

Санька вернулась из больницы через три недели заметно осунувшаяся, на щеках появилась бледность, она больше лежала, а если и была на ногах, то передвигалась по хате плавно, боязливо. Джамбот не оставлял ее дома одну, сбегает в магазин и тут же возвращается с покупками. И матери велел быть дома: «Нечего ходить в столярную, если работы нет: понадобишься, сами позовут».

В один из дней, когда Анфиса наконец-то обрела спокойствие, заявился Лука.

Вошел в хату, топчется у порога, совсем непохоже на него.

— Садись, в ногах правды нет, — пригласила не очень-то настойчиво хозяйка.

— И то верно… Одолжи рубанок, свой куда-то запропастился.

Мать выразительно глянула на Джамбота, мол, дай, и сын отправился в чулан, а Лука, видно, того и ждал, произнес как бы невзначай.

— Председатель грозился…

Хитер же ты, Лука, у самого инструмента всякого на всю станицу хватит; новость ты принес, а вот с какого бока она касается Самохваловых, мы сейчас узнаем.

— Хвалился, что не видать Саньке с Джамботом квартиры…

— Тс-с-с, окаянный.

Вошел сын, подозрительно глянул на гостя, а уж после этого протянул рубанок, но прежде сказал многозначительно:

— Строгает чисто!

Лука повертел в руках инструмент, поблагодарил, обещал вечером непременно занести и покинул хату.

Не обманулась мать: сын слышал, о чем говорил сосед, и теперь ходил темнее тучи.

В своей комнате громко перевела дыхание Санька.

— Значит, грозился? — наконец проговорил он.

Притаилась мать.

— То ли еще будет, — отозвалась жена.

Джамбот провел рукой по стволу ружья: двустволка висела между кроватью и шкафом. Появилась Санька и к нему:

— Поживи в городе у дядьки зиму, успокоится председатель — вернешься.

Ничего не ответил муж, заложив руки за спину, в задумчивости прошел к окну, постоял там, вернулся.

— Не будет тебе житья, это точно, — продолжала она. — У председателя нрав известный.

Мягко обхватила мужа за шею, прильнув, зашептала:

— Затуркает он тебя.

А он молчит, только вздыхает.

— Дядька в городе известный человек, — упрашивала. — Пусть председатель позовет тебя, а сам к нему не ходи. Ты мне выбрось из головы всякое такое, — повысила голос. — Не опозорь себя, не кланяйся.

Слушала Анфиса да встала на костыли и к выходу, и уже оттуда с угрозой:

— Ох, доиграешься, Санька!

Постояла в дверях, вернулась к столу, кажется, боялась оставлять Джамбота одного, шумно опустилась на табуретку, следит, как он измеряет шагами хату от окна к печке и назад. Она ему ни слова, подумала, что если сразу не возразил, значит решается на что-то. Санька тоже постояла молча и с обиженным видом ушла в свою комнату; скрипнула кровать.

Но вот Джамбот остановился перед матерью, забросил руки за спину, подался к ней, хотел сказать что-то, но снова заходил, теперь уже быстрей.

Уехал он на рассвете, предупредив мать, что погостит у дяди — и назад. Никто в станице не заметил сразу его отсутствия — зима, все сидели по хатам. Не выходила на улицу и Анфиса, печь растопит, еду приготовит. Но ее словно подменили; потеряла покой, жалела, что не удержала сына. «И что придумал…» — огорчалась она.