Набат - [106]

— Уйди, шарахну, — с угрозой сказал Слава.

Галя опустилась на дно траншеи, вытянула ноги:

— Ну и черт с тобой.

Чтобы не наступить ей на ноги, генералу пришлось перешагнуть через нес.

— Бек, куда делся еще один диск?

— Не знаю.

Голос показался знакомым, не напрягая памяти, генерал вспомнил Асланбека.

— Паразитический элемент, чтобы ты увидел свою Осетию через месяц. Оглох или тебе мои нервы — балалаечные струны?

Генерал задержал шаг.

— А еще ты земляк самого…

Остановился генерал. Значит, боец не признался? Молодец! Вернуться, поговорить с земляком? Возможно, он даже из родного ему Зарамага? Да еще окажется сыном друга детства… Или чего доброго родственником. Повеяло далеким и близким. Почудился запах, который, он будет помнить всегда, нигде не пахнет так, как в его горах: горный воздух приносит аромат близких ледников, камни и те имеют запах, особенно в жаркий день.

Прямо из траншеи вошли в блиндаж. Генерал сразу узнал комиссара дивизии Ганькина, хотя тот стоял спиной к выходу. Он был в шинели моряка и черной ушанке. С левого плеча свисал трофейный автомат, и генерал понял, что на участке Кухаренко обороне пришлось чрезвычайно трудно.

— Командование батальоном я взял на себя. Начальник штаба батальона поднял бойцов в рукопашную. Да, была необходимость. Атаку отбили. У нас три человека убитых, двое тяжелораненых… Для нас много. Понимаю. Комбат? Пытался стрелять в начштаба. За то, что без его команды поднял батальон. …Хорошо. Не приходил.

— Кому вы докладываете? — спросил генерал.

Комиссар попытался выпрямиться, но лицо его исказила боль, и он снова согнулся, торопливо произнес:

— «Тридцать седьмой» рядом со мной.

— Кто? — резко спросил генерал.

— Ваш заместитель, — проговорил комиссар и, не разгибаясь, вытянул руку с трубкой.

— Что с вами?

— Осколок слегка задел спину.

Кивнул генерал и приладил к уху холодную трубку.

— Слушаю! Да, это я… Пробуду столько, сколько нужно. Ищите связь с командармом. Хозяйство «Тридцать шестого» к 18.00 сосредоточить в квадрате… Карту, — попросил Хетагуров.

Матюшкин словно ждал этого — тут же открыл планшетку, развернул карту.

— Поставить задачу кавалеристам от моего имени поручаю вам. Зайти во фланг, а в момент, когда противник перейдет в атаку, — ударить ему в тыл. Доложите обстановку. Так… Почему? Не забывайте о разведке. Сегодня ночью лично отправьте две-три разведгруппы. Держите связь с соседом на левом фланге. У него тихо? Еще раз предупреждаю о разведке. Сегодня ночью и не позже нужен «язык». На переднем крае усильте наблюдение за противником. У меня все!

Хетагуров вернул трубку комиссару дивизии.

Когда Ганькин успел попасть на КП? А что случилось с комбатом, почему комиссар взял на себя командование? Вспомнил почему-то адъютанта Кухаренко. Шел рядом с комбатом, и пуля угодила ему в голову. А не будь его… Судьба… Кажется, комбат был из запасников.

— Ранило Кухаренко? — спросил Хетагуров.

— Он приказал оставить рубеж, — проговорил Ганькин.

Насторожился Хетагуров: отстранил комбата от командования. Ну, что же, очевидно, комиссар поступил правильно. Генерал представил, что бы было, отступи батальон в такой напряженный момент.

— Куда вы его отправили? Вызовите Кухаренко ко мне.

— Он расстрелян, — жестко произнес Ганькин.

На секунду встретились взгляды, и генерал успел прочитать в глазах полкового комиссара: «Не мог я иначе».

— Дважды он приказывал отступить, — комиссар тяжело опустился на ящик, стал рассказывать. — Рота автоматчиков стала обходить нас… Обнаглели… Прорвались на стыке с левым соседом. Кухаренко оцепенел… Тогда начштаба скомандовал всем идти за ним… Я тоже пошел. Надо было… Комбат пришел в себя, выхватил пистолет… А ребята молодцы. Автоматчики двигаются в обход, бьют из минометов, бойцы наши не дрогнули. Испугало поначалу меня их спокойствие. Тут еще танки пошли! Не появись они, успокоил бы я комбата… Танки приближались, а Кухаренко… — стиснул голову комиссар, — что случилось с ним?

Закурил Хетагуров. Он видел Кухаренко в боях, сам назначил комбатом, поверил в него. Выходит, сдали нервы.

— Не знаю, что и написать его жене? — проговорил Ганькин.

— Она-то при чем? — сказал Хетагуров, стараясь не смотреть на комиссара. — Ответьте, что погиб в бою. Пусть о нем будет добрая память в семье.

На душе у Хетагурова было тяжело.

Как бы поступил с комбатом он?.. У комиссара есть выдержка. Не взял бы он на свою душу такой грех без крайней необходимости. А если бы Ганькин не подоспел в батальон?.. Теперь немцы находились бы ближе к Москве на целых четыре километра.

— Матюшкин, карту, — попросил Хетагуров.

Ординарец расстелил карту на кабине от грузовой машины «ЗИС» и отошел на полшага.

Намерения противника стали проясняться еще трое суток назад. Он нацеливался на левый фланг. Пожалуй, и Хетагуров, будь на месте немецких генералов, поступил бы именно так. Овладеть Ракитино, выйти на дорогу Ракитино — Ольхово, нанести удар в направлении Ольхово, отбросить правый фланг армии за Волгу, взять железнодорожный и шоссейный мосты через Московское море. Что же дальше? Как будут действовать две танковые и одна мотострелковая дивизии? Это зависит от обороняющихся, от него, Хетагурова.