На златом крыльце сидели - [5]

– Помилуйте, кто может быть известней Кондратия Федоровича? Военный министр?

– Берите выше, старина! Сам генерал-губернатор!..

Чиновник подивился столь блестящему окружению новопреставленного. Один экземпляр краше другого! Любопытно, кто из сей достопочтенной публики может быть убийцей? Отчего-то вспомнилась детская считалочка: «На златом крыльце сидели: царь, царевич, король, королевич, сапожник, портной, кто ты будешь такой?»

– Они все еще там, в доме? – уточнил следователь нарочито суховатым тоном, дабы не демонстрировать товарищу, какое впечатление произвело на него сказанное.

– Поэт да, а его высокопревосходительство вчера уехали-с, – насупился Захаров, раздосадованный деланным равнодушием друга. – Аккурат после инцидента с крысой…

– Excusez-moi, vous avez dit avec le rat?5

***

– Что ты тут расселся, Зыков? – спросил Марк Вениаминович понурого дворецкого, едва они с Поликарповым оказались в кабинете тайного советника. – Где хозяин-то?

– Там-с, – слуга указал подбородком (получилось, что пышными бакенбардами) на какую-то дверцу. – Перенесли из кабинета на софу-с. Пущай барин в спаленке полежат, так оно приличней будет-с. Все одно батюшка велит тело в домовину поместить. Не станет же он покойника на полу отпевать. Ну, идем, что ли, милостивые государи.

…На мягкой перине лицом кверху лежал мертвец. Голова его была прихвачена повязкой, чтобы не размыкалась челюсть. Он был очень бледным, того синюшного оттенка, которым могут похвастаться только и исключительно покойники, да и то не всякие. Кожа будто заиндевелое тесто, на груди сомкнуты фиолетовые пальцы. Сенатор был неблагостен, на щеке ссадина от падения, не до конца закрытые глаза взирали на вошедших с потусторонним блеском.

– Это неправильно, – заметил Поликарпов.

– Прошу прощения, ваше благородие?.. – немедленно отозвался камердинер. – Что именно вы изволите считать неправильным-с?

– Перемещать тело усопшего до того, как оно осмотрено полицией. Когда-нибудь я добьюсь, чтобы сей аспект прописали в служебной инструкции.

Слуга виновато покосился на доктора, тот сделал успокаивающий жест, мол, не беспокойтесь, нет причин для тревоги.

Не обращая внимания на присутствующих, следователь приблизился к изголовью кровати.

– Так-с, что у нас здесь? – с любопытством пробормотал он, бестрепетно скидывая повязку с чела покойника и раскрывая его бледные губы. – Чистая ротовая полость. Угу. Что горло? Вот и оно, родимое. Превосходно-с. Марк Вениаминович посветите мне, пожалуйста, свечой. Благодарю вас. Ага, все в полном порядке. Что это у вас там, господин Зыков, на тумбочке? Не тарелка ли?

Дворецкий, в ужасе наблюдавший за странными манипуляциями Антона Никодимовича, ответил не сразу. Судорожно сглотнув, он медленно, точно во сне, повернул голову в указанном направлении и тихонько произнес:

– Точно так-с!

Поликарпов удовлетворенно кивнул. Бегло осмотрел комнату. Более ничего примечательного в посмертном обиталище сенатора Двинова не сыскалось. Если не считать выбитой двери смежного помещения.

Полицейский чиновник постелил на полу носовой платок, встал на колени подле тела, задумчиво спросил, обращаясь к Захарову:

– У подавившегося человека ногти не синеют, верно? И во рту обыкновенно остаются следы пищи.

– Пока рано что-то определенно утверждать, – загорячился светоч столичной медицины. – Мне кажется, что я смогу сказать точнее после вскрытия. Да и не всегда удушье происходит при поглощении чего-то рассыпчатого, имеющего обыкновение крошиться. В таких случаях отсутствие фрагментов в полости рта и гортани вполне объяснимо.

Как всякий компетентный специалист, достигший на своем поприще немалых высот, Марк Вениаминович не выносил критики дилетантов. В особенности когда их суждения походили на правду.

Мягко улыбнувшись, Поликарпов поднялся. Шагнул к пустой тарелке, скользнул ладонью по фарфоровой поверхности и растер пальцами шоколадные крошки. Захаров окончательно взбеленился:

– Ладно, старина! Ваша взяла! Кажется, Семен Николаич и впрямь не подавился. Но меня можно понять, семь дней в неделю без отдохновения! Кручусь точно белка в колесе…

– Конечно-конечно, – пожал плечами сыщик. – И на старуху бывает проруха. Добро, хоть посуду не убрали. Иначе мы долго бы еще блуждали впотьмах, упорствуя в заблуждении…

В тоне его явно различалось профессиональное осуждение.

Маленький детектив отвернулся от собеседника, который немедленно скорчил за его спиной гримасу, и продолжил:

– Пройдемте в соседнюю комнату, господа. Что мы видим? Ставни распахнуты настежь…

– Здесь невысоко! Вероятно, злоумышленник скрылся через окно, – предположил Марк Вениаминович, высовываясь наружу. – Полагаю, он воспользовался суматохой и выпрыгнул в сугроб, пока ломали дверь.

Поликарпов выразительно закатил глаза:

– Всякий поступивший подобным образом оставил бы на снегу изрядные рытвины, а их, как вы можете наблюдать, нет.

– Действительно… – пробормотал Захаров. – Однако постойте-ка, вы-то в окно не выглядывали, дружище! Как догадались, что под ним нет следов?

– По количеству посуды. На тумбочке всего одна тарелка и кофейная кружка. Обычно отравитель, если уж находится рядом с жертвой, тоже что-то ест. Для отвода глаз. Кстати, в редких случаях – то же самое, что и отравляемый.